Под грозой (сборник)

П. СУРОЖСКИЙ

П О Д Г Р О З О Й

Повести и рассказы для юношества

ПОД ГРОЗОЙ.

Повесть.

1.

Зима стояла мокрая. То выпадет снег, то рас-

тает. На улицах грязь, а- в квартирах сырость.

Щербаковы жили в одной комнате— пятеро.

Было

тесно и холодно. Дрова дорогие— не по кар-

Манну.

Щербаков работал железнодорожных мастер-

ских. Денег не платили—-пусто было в державной

казне, и, возвращаясь домой Щербаков досадливо

отвечал на немой вопрос жены:'

— Опять ничего. Завтраками кормят.

Андрейка смотрел на отца, на мать—лица их

были хмурые—и думал:

«Опять, стало быть, воду хлебать. Хоть бы

хлеба вволю».

Хлеба-то как раз и не хватало. Выдавали из

лавок по талонам, да и то не каждый день. А

сколько стоять приходилось в очередях. Вытя-

нется хвост квартала на два и подвигается медлен-

но-медленно. А на улице слякоть, мокрота. Ветер

такой сердитый, из-за Днепра, бежит по улице,

обдает холодом, забирается в каждую прореху.

Руки синие, в сапогах хлюпает грязь.

Андрейке часто приходится торчать в очере-

дях. Больше некому—отец на работе, у матери хо-

зяйство, да и стоять она долго не может, ребено-

чек скоро должен родиться, бабушка еле моги

волочит, а сестренка Таня малая еще—шестой год

пошел.

Если бы сапоги были крепкие—наплевать бы

на холод. В очередях даже весело. Сколько разго-

воров... Чего только не услышишь! Заведут спор,

почему так трудно стало жить, и начинается пере-

бранка. Одни говорят—революция виновата, дру-

гие на большевиков все сваливают.

— Да у нас-то кто сейчас—большевики?

— Нет, украинцы.

— Так почему же они тебе денег не дают,

чтобы на все хватало?

— Почему... Да потому, что... чорт их разберет,

почему...

— Стало быть, не большевики виноваты.

Старухи каркают, как вороны:

— Бога забыли, оттого и голод.

— А ты, бабка, бога помнишь?

– Руки б мои отсохли, коли б я его забыла.

— А почему-же бог тебе хлеба не дает?

Старуха плюет и крестится:

— Отвяжись, окаянный. Смутители проклятые.

Андрейке нравятся такие разговоры. Здорово

поддевают один другого.

Придя домой, он рассказывает про слышанное

отцу.

Отец только головой покачивал:

— Эх, граждане тоже...

А в

последний раз сказал:

— Скоро по-иному заговорят.

— Почему?— спросил Андрейка.

Отец помолчал и вымолвил, понизив голос:

— Большевики наступают.

2.

Жили Щербаковы на окраине, около вокзала.

Лепились по косогору маленькие домишки тесно-

густо. Улицы кривые, грязные. Жила тут бед-

нота.

А на бугре, нависая обрывами над синей лен-

той Днепра, стоял город. Тут были широкие улицы,

красивые церкви, большие дома.

Когда Андрейка попадал в город, у него разбе-

гались глаза, и город для него был, что ярмарка.

Сколько людей и какие нарядные, как быстро

бегут трамваи, какие приманки в магазинах! По-

стоишь у окон—слюнки потекут.

Нарядные люди заходят в магазины, покупают

разные лакомые товары и уносят, аккуратно завер-

нутые в бумагу. А Андрейка не может купить даже

бублика у торговки, что стоит с корзиной на улице,

даже семечек на копейку.

Вот из одного магазина вышла молодая жен-

щина в дорогой шубе и с ней девочка, пухлая и

розовая, как кукла. У обоих в руках свертки, пере-

вязанные голубыми ленточками.

— Мама, ты забыла купить бисквит,— говорит

девочка.

— Ах да, спасибо, что напомнила, у нас к чаю

ничего нет вкусного.

И они вернулись опять в магазин.

«Ишь, пухлые, бисквитов захотелось», поду-

мал Андрейка, глядя им вслед.

Снует вдоль магазинов беззаботная толпа с ве-

селым говором: видно, что этим хорошо одетым

людям живется весело, сытно, вольготно, и они не

думают ни об очередях, ни о хлебе, ни о мерзлой

картошке.

Прошла группа гимназистов. Все они чистень-

кие, в серых шинельках, с серебрянными веточками

на фуражках. Они громко говорят и пересмеи-

ваются.

Крайний, рассуждая о чем-то, развел руками и

задел Андрейку.

— Чего пихаешься?—огрызнулся Андрейка.

Гимназисты посмотрели на него— маленький,

в рваном пальтишке, напыжился, как озябший

воробей,— и громко заржали.

— Ишь ты... пролетарий,— сказал крайний гим-

назист.

И опять заржали.

У Андрейки закипела злость. Будь это один на

один, Андрейка показал бы ему пролетария.

Заныло в животе от голода. Окна и магазины

дразнили, оттуда пахло едой. Андрейка свернул

в переулок и побежал домой, чавкая по мокроте

дырявыми сапогами.