Под грозой (сборник)

Сурожский Павел Николаевич

добавил:

— Да мало ли что? Царь тоже не хотел ухо-

дить, а однако сковырнули. Так и Рада.

Где-то уже ближе раздалось дробное цоканье.

— Пулемет работает,— сказал Антонов.—Это уже

как на войне. Дело, стало быть, разгорается... Вот

будь я помоложе, а ты постарше, пошли бы мы

с тобой гайдамаков бить? А?

— Я бы и сейчас пошел,—сказал Андрейка,

и снова дрожь пробежала у него по спине.

— Ну, сейчас от тебя какая

польза.

— А вот я вчерась видел немного больше меня

ребята, а с ружьями.

— Это за Раду которые? Ну, там всех под гре-

бень стригут, лишь бы побольше.

Андрейка вспомнил про отца, — царапнула

острая боль— и сказал:

— Кабы отца не взяли, он бы тоже пошел.

— Василий-то,—подхватил Антонов.—Беспре-

менно пошел бы. Горячий парень.

Андрейка прижался к рукаву Антонова и спро-

сил звенящим от тайной боли голосом:

— А скажи, по правде, Петрович, его не забьют

там гайдамаки?

Антонов положил руку на плечо Андрейки

и сказал:

— Зачем забьют? Посадили в тюрьму и сидит.

Придут большевики и ослобонят.

— А если гайдамаки одолеют?

— Куда им...—махнул рукой Антонов.—Кто за

Раду стоит? Рабочие—против них, гарнизон—дер-

жит нейтралитет, селянство—не сдвинется с места.

Стало быть, и воевать не с кем. Постреляют два-три

дня и сдадут город.

Слова Петровича успокоили Андрейку. Он ска-

зал, как бы спрашивая:

— И чего тогда лезут?

– Без драки нельзя,—усмехнулся Антонов.—

За лгав о е идет бой. Так уж жизнь устроена, что

все должно меняться. А это не всякому по вкусу,

оттого и бой и мука. Все новое, как и человек,

в муках рождается. Стало быть, это вроде закона.

Хочь —не хочешь, а надо... .

Один за другим раздались два залпа. И вслед

за ними зацокал пулемет.

Из темноты вынырнула какая-то фигура. Оста-

новилась и, задыхаясь, вымолвила:

— Будь ласка, скажите, где тут Канатная улица?

— Держи вверх, а потом направо,— сказал

Антонов.

— Откуда идешь?

— С вокзала.

— Как там?

— Стреляют. Пули так и свистят. Ползком при-

шлось квартала два...

Фигура скрылась в темноте.

— Заплутался сердяга,—сказал Антонов.— Ну,

пойдем, хлопче, по домам. Успеем еще насмо-

треться и наслушаться. Это еще только цветики...

10.

Что-то грохотало за городом так, что стены

дрожали.

Андрейка проснулся и долго ничего не мог

понять.

Что это? Гроза? Но почему не видно молнии?

И какая

может быть гроза зимой?

Заворочалась мать. Андрейка спросил:

— Сышишь, мамка?

— Слышу,—отозвалась мать.—Это пушки стре-

ляют.

Страх дрожал в ее голосе. Она поднялась, села.

И не знала, повидимому, что делать—встать ли

и зажечь огонь или сидеть впотьмах.

Андрейка, с'ежившись, вслушивался в громы-

ханье. Удары падали за ударами и отдавались то

ближе, то дальше. Что-то как-будто рвалось

в вышине и рассыпалось по земле грохочущими

осколками.

Кто это стреляет? Большевики или гайдамаки?

Или же те и другие вместе?

Слезла с кровати бабушка и зашаркала босыми

ногами по полу, что-то шепча. Проснулась Таня

и заплакала, услышав громыханье.

Жутко было сидеть в темноте.

Мать встала и зажгла, огонь. Маленький глазок

света немного рассеял жуть. Все сидели молча,

подавленные, растерянные. Хотелось не слушать

и не думать о том, что делалось там, среди ночи,

в темноте, но при каждом ударе дрожали стены,

звенела жалобно посуда на полке, вздрагивал- язы-

чек света в лампочке—и обрывалось дыханье

в груди.

Хотелось спрятаться куда-нибудь, только бы не

слышать этих громовых ударов, потрясавших

землю.

— Что это будет?—который уже раз спраши-

вала мать и не находила ответа.

Андрейке казалось, что он проваливается

куда-то, нет у него ни рук, ни ног, весь превра-

тился в комочек и этот комочек вздрагивает при

каждом ударе.

От грохота дрожат стены и кажется—вот-вот

развалится дом. Бухают пушки, летят снаряды

и каждый несет кому-то смерть. Что, если снаряд

попадет в их дом? Снесет до основания, останутся

только щепки.

Страшно было думать об этом. Встать бы и убе-

жать куда-нибудь. Но' куда бежать? Гремит над

городом страшными раскатами боевая гроза,

и неизвестно, где упадет удар и кого настигнет.

Долго-долго тянулась эта ночь. Хотелось поско-

рее рассвета, а он не приходил, тьма лежала на

окнах и только временами пробегали по стеклам,

как судороги боли по лицу, зловещие вспышки.

Сидели все кучкой на кровати. Трудно было

двинуться, шевельнуть рукой. Лица застыли, не

шли на язык слова и только глаза были широко

открыты и глядел оттуда темный, как ночь, страх.

Грохнул удар, зазвенела посуда и что-то круг-

лое скользнуло по стене.