Под грязью - пустота

Золотько Александр Карлович

– Передайте вашим, что не нужно со мной так разговаривать. Никому. А тебя я запомню.

– Обязательно. Только это все не я придумал, сам понимаешь…

– Понимаю, – сказал Краб.

– В машину садись, придурок, – Кирилл потянул Нолика за куртку.

Нолик потыкал вслепую пистолетом в левой руке в поисках кармана, нашел. Потом сел в машину.

Пока топтались на улице, машина успела остыть.

Что там еще сказал Краб, Нолик не услышал. Краб сел на свое место, хлопнул дверцей.

– Домой.

Водила мотор не глушил. Машина сдала задним ходом, развернулась. Нолик оглянулся на клинику.

Тройка подошла к микроавтобусу. Ворота закрылись

Пистолет, вспомнил Нолик и осторожно тронул Краба за плечо.

– Что?

– А пистолет куда?

– Пистолет?

– Ну да, ТТ.

– Себе оставь. Может пригодиться сегодня. Только смотри, – Краб обернулся к Нолику, и тот отшатнулся от него, – будешь его в руках держать как нож в подвале…

Краб фразу не закончил и отвернулся.

– Ага, – сказал Нолик и зачем-то добавил, – Спасибо!

Наблюдатель

Кабинет. Лет сто назад в нем, видать, сиживал какой-нибудь граф и излагал уездному врачу свои взгляды на облегчение жизни народной. Или наоборот, жаловался жандармскому офицеру на неблагодарность пейзан. Или еще кто-то болтал на любую другую тему.

Говорил наверняка очень увлеченно и страстно. Кабинеты вообще располагают хозяев к увлеченным и страстным разговорам.

Вон даже нынешний Хозяин, человек деловой и суровый, ударился вдруг в патетику. Как же им всем хочется выговориться! Перед кем угодно! Постараться рассказать, задыхаясь и захлебываясь слюной, что жизнь прожита не зря, что есть под ребрами, между уязвленным желудком и изболевшейся печенью, место для души. И что именно эта изможденная и очень ранимая душа и заставляет его, бедного и страдающего, делать все эти гнустности и подлости.

Хозяин говорил, подкреплял свои слова резкими, рубящими жестами. Иногда пальцы его шевелились, словно в поисках горла собеседника. Пытается быть убедительным. Только все его аргументы, все его изболевшиеся внутренности – не интересны они Гаврилину. У Гаврилина сейчас только одна мысль, одно желание. Выжить.

Хозяин несколько раз энергично прошел по кабинету и теперь немного задыхался, вернувшись в кресло. Рука нашаривает сердце, связки время от времени перестают подчиняться старику и вместо слов вырывается просто сипение. Как из чайника, вода в котором уже давно выкипела. Или как шипение змеи…

– Я не могу тебя просто так отпустить. Даже если захочу.

Даже если захочешь, кивнул Гаврилин. А ты не захочешь. Ты не захочешь меня отпустить просто так. Ты захочешь сыграть со мной в одну из своих воровских игр. И не воровских даже. А просто игр.

Сколько вас сейчас играют с такими как я в эти простые и душещипательные игры. Вот такой же как ты говорил мне:

«Отдохните, Саша!». Отдохните.

– Как вы меня нашли, кстати? – Гаврилин спросил это автоматически, даже не подумав, что вопрос этот сейчас неуместен и никак не согласуется с рассуждениями Хозяина о законах.

– Что? – Хозяин закашлялся.

– Нашли меня как? – повторил свой вопрос Гаврилин, лихорадочно соображая, как превратить этот слабый и нелепый в устах опытного и сильного человека вопрос. – Ничего странного вы здесь не обнаружили?

– Как… – Хозяин прокашлялся, – Если кто-то нарвался на пулю и не хочет светиться, то он отправляется в «Гиппократ».

– Вы ж не знали, что меня ранили. Не было этому свидетелей.

– А мы решили просто так проверить, на всякий случай. Была стрельба. Могут быть и подстреленные.

– Повезло вам!

– Тебе не повезло.

– Серьезно? – Гаврилин слепил на лице скептическую улыбочку, больше похожую на гримасу боли, – Я же вам уже говорил. Вы почти два месяца не могли вычислить и накрыть Солдата с его героической группой, а тут прямо вам в руки попался тот, кто этой группой руководил. Счастье, говорите?

Хозяин откинулся на спинку кресла. Морщины на его лице стали резче и глубже. До самого затылка скоро дойдут, мелькнуло у Гаврилина, и голова развалится как пересохший ком глины.

– Хочешь сказать, что лег в клинику специально?

– Уже два раза говорил. Это вы теперь сами сказали, – ответил Гаврилин механически, потому что в голове его вдруг полыхнуло ослепительным пламенем озарение. В пору «Эврика!» кричать. И – на мороз. Голым.

Вот так пообщаешься с умным человеком, и у самого наступит прозрение. Вижу! Вижу!

Гаврилин прикусил губу.

Два месяца никто не мог предсказать действий Солдата и Палача. Два месяца все пытались найти убийц, но у них ничего не получалось. Когда кто-то выходил на Палача и Солдата, мудрая Контора принимала меры, и все снова шло по накатанной дорожке.

И вдруг словно ослепление нашло на Григория Николаевича. Он укладывает Гаврилина в клинику, которую действительно должны были проверить в первую очередь. И его сразу же вычислили. Сразу.

– А что, нельзя просто ко мне обратиться? – спросил Хозяин, – Как говорят отморозки, забить стрелку.

– Можно было… – протянул Гаврилин, – можно было…

И новая трещина прорезала лицо Хозяина – улыбка. В глазах его мелькнуло понимание и удовлетворение. Для него все стало на свои места. Для Гаврилина тоже.

– Так тебя подставили, паренек. Сдали не за хрен собачий. И я так понимаю, что ты этого не ожидал?

Точно, не ожидал. Снова расслабился. И нарвался. Ай, да Григорий Николаевич! Сука! Мягко и ненавязчиво…

Ведь наверняка он мог спокойно пристроить раненого наблюдателя в более безопасное место.