Под грязью - пустота
Шрифт:
– И что из этого всего следует? Вы уже, значит, коварные замыслы помощника своего разгадали и пресекли?
– А ты как думаешь?
– А я так думаю. Что нет. Что у вас сейчас сложился ничейный результат.
– Ни хрена, – медленно сказал Хозяин, – ни хрена. Ты тут вот о крутости рассуждал…
– Извините…
– Ничего. Краб круче меня, я круче всех. Я сам поначалу так людей различал. Сильный, в авторитете, богатый – значит крутой. Может на разборку много стволов привести – крутой. А потом мне объяснили. В зоне. Не эти козлы крутые. И не
Зек, сбежавший из зоны – вот он крутой. Он тебе горло перегрызет, если встретит, ему терять нечего. Кроме жизни. А и самой жизни у него тоже нету. Зажали его в угол. И он будет драться. И он победит. Понятно объясняю?
– Еще как!
– Если Краб получит возможность взяться за меня – я не выдержу. Мне есть что терять. И есть кого терять. Понимаешь?
– Внучки?
– Внучки. Внучки! И сын. И все это… – Хозяин неопределенно развел руками, – и власть мою тоже. Твои мне только на власть намекнули. А Краб будет действовать просто и аккуратно. Я сам уйду. Хотя Краб мне этого не позволит. Он слишком много меня терпел, чтобы позволить мне просто дожить свое.
– А зачем тогда тянуть? Может, просто взять его и…
– Отдать приказ твоему Солдату? Ни хрена. Я должен думать о приличиях и законах. Я их здесь устанавливал. Я их удерживал. Их выполняют только потому, что я сам их выполняю, потому что все поняли, что так легче жить. Но только все должны их выполнять. Все. Для меня закон – это возможность жить. А для Краба… Для Краба это возможность наказывать за нарушение закона. И нам обоим, выходит, этот закон нужен, а значит, драться нам с Крабом можно только в законе. И тут я проиграю.
Хозяин хлопнул ладонью по столу и встал. У него больше не было возраста. Перед Гаврилиным стоял человек, для которого возраст не значил ничего, для которого тело было всего лишь носителем его воли и разума. Перед Гаврилиным стоял Хозяин.
– И если проиграю я – проиграют и твои начальники. И проиграешь ты. И если говорить о крутых… – Хозяин обошел стол, остановился возле Гаврилина и положил ему руку на плечо, – самый крутой из нас – это ты. Тебе нечего терять. У тебя за спиной – стена. И либо ты прогрызешь себе дорогу, либо подохнешь. И никто о тебе не вспомнит, ни я, ни Краб, ни твое разлюбезное начальство, которое тебя так славно подставило. Согласен?
Гаврилин промолчал. Руки его аккуратно выровняли по краю стола тарелку, чашку, вилку и чайную ложку. И пальцы на руках не дрожали. Гаврилин положил руки на колени.
– Как бы там не вышло у нас с Крабом и твоим начальством, сынок, ты никому не будешь нужен. Никому. Тебя просто зароют где-нибудь тихо и все. Все! Поэтому я не буду загребать жар твоими руками. Я дам тебе возможность спасти себя и спасти меня. Ты сбежишь отсюда…
Гаврилин
– Не отсюда, не из кабинета. И я тебя не стану выводить к городу. Я просто объясню тебе, как это сделать. А сможешь ты или нет – твое дело. Послезавтра соберутся все авторитеты. По нашему вопросу. Так… Если Краб тебя до этого найдет – что ж, тебе не повезло, мне не повезло. Хотя, если я свяжусь с твоим начальством первым, мы найдем варианты сотрудничества.
– А как…
– Как я свяжусь с твоим начальством? А по телефону, который ты мне дашь. И заодно предупрежу твое начальство, что работать я буду только с тобой. С тобой.
– За что такая любовь?
– Нравишься ты мне. И считай это тебе платой за сотрудничество. Так что, может, тебя твои убирать не станут. Пожалеют.
– То есть, пока я буду бегать, вы успеваете договориться с моими, и тогда уж совершенно не важно, поймают меня или нет к вашему сходу?
– Совершенно неважно. Более того, ты ведь сбежишь до того, как тебя допросят, а это значит, что именно Краб виноват, что спугнул тебя. Всех делов-то было, поговорить с тобой аккуратно, не выдергивая из клиники. Кстати, сход будет в клинике. И если бы ты не согласился добровольно выйти из нее, тебя бы тогда оттуда просто не выпустили бы до схода. А Краб все испортил! Какая неудача!
– Так значит, я бегу и к послезавтра…
– Тут у тебя проблема, – рука Хозяина сжала плечо Гаврилина, и тот с удивлением почувствовал ее силу, – до города отсюда – почти двести километров. Жилья нет до самого города. Так, пара вымерших деревень. К ночи обещали по радио, что похолодает еще сильнее, градусов до двадцати пяти. Так что, крутой парень, либо тебя поймают, либо ты замерзнешь. Либо выберешься отсюда. Тебе решать. Волк ты, или шавка подзаборная.
С волком я буду дружить. С шавкой… Шавка подохнет сама собой. Усек?
– Усек.
– Все честно?
– Куда уж честней. А если я скажу, что это ты меня отпустил?
– А я тебя не отпущу. Я тебе только скажу, что в флигеле, из которого ты пришел, налево от твоей комнаты есть спуск в подвал. А из подвала, за ограду ведет ход, еще от прежних хозяев остался. Когда делали ремонт – нашли. Дверь наружная из хода уже открыта. Доберешься – свободен. У тебя как самочувствие?
– Спасибо, хреново!
– С двумя моими ребятами ты, пожалуй, не справишься в таком состоянии. Особенно с Клоуном. Крепкий парень. И толковый. Его я отправлю с поручением.
– Спасибо! – без энтузиазма поблагодарил Гаврилин.
– Не за что. С Клином… Тут тоже могут быть накладки. Если он только закричит, или шумнет… Тут ты уж меня прости, но все здесь имеют приказ стрелять тебя насмерть. Ты сам как чувствуешь, справишься?
– Не знаю.
– Что?
– Пулевое ранение, резанная рана, потеря крови, два треснувших ребра…
– И что это значит? – рука отпустила плечо Гаврилина.
– Справлюсь.
– Вот это совсем другое дело. Совсем другое. Клыками щелкаешь.