Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
— Да, есть опасность в конце концов вновь превратиться в младенца…
— Что ж, устами младенца глаголет истина…
— Не паясничайте, Кеслер. Даже если изречение истин поручить младенцам, истину все равно никто и никогда не услышит.
— Притом сказочка о голом короле утратила нынче популярность, — бойко вклинился в разговор Майер. — Никто не отважится произнести: «А король — голый!»
— Смотря, кто король, — поднял на него глаза Кеслер, потом искоса метнул на Кристину неприязненный
Штюбе и Готтфрид подхватились со своих мест.
— Наконец–то дождались! — воскликнул Штюбе. — Вот это сюрприз! Позвольте вашу ручку, фрейлейн…
— А я ломал голову, для кого предназначена эта пышная, великолепная роза, — Густав Готтфрид показал на цветок, пламеневший в хрустальной вазе.
— О, Густав! Я так благодарна вам за внимание, — проворковала Кристина, любуясь роскошной королевой цветов.
— Жаль, благодарность не по адресу, — неловко развел руками Густав. — Я рассчитывал исключительно на мужскую компанию…
— И теперь огорчены?
— Мой бог! Наоборот!
— Кто из вас был столь любезен? Штюбе, вы?
— Каюсь, не я. Это не роза, а какая–то криминальная загадка. Кеслера я сразу вычеркиваю из числа подозреваемых особ. Остается…
— У меня — алиби, — лицемерно вздохнул Вилли, — я пришел последним.
— Ах, прекратите это следствие, — засмеялась Кристина. — Мне приятнее получить цветок ото всех вас.
— Вы удивительно мудры, Кристина! — закивал головой Густав. — Не понимаю, зачем в рай сунулся змий, когда там уже была женщина?
Вилли Майер не преувеличивал — Густав поразительно изменился. Когда–то ухоженный, румянолицый, неугомонный и неутомимый повеса, на котором не отражались никакие житейские или служебные заботы и который за милую душу удирал в первую попавшуюся компанию от всяческих хлопот, он теперь словно поблек и посмирнел. Эта метаморфоза отразилась даже на его ныне совершенно пристойных комплиментах.
Пока произносили испытанные, банальные тосты, которые, к примеру, Кеслер выслушивал с неприкрытым отвращением, терпя их как своеобразную плату за аппетитные, даровые напитки и закуски, Кристина изучала Густава Геттфрида. Вызывало сочувствие его сильно пострадавшее от мороза лицо. Густав все время старался спрятать потрескавшиеся руки.
Готтфрид поймал ее сочувственный взгляд и смущенно пробормотал:
— Это все проделки генерала Мороза…
— Как ваши дела, Густав? — мягко спросила Кристина, — Мы с вами так давно не виделись…
— Это только так кажется, фрейлейн, время растягивается, словно резина, когда оно насыщено событиями. А минул всего лишь месяц.
— В самом деле! А кажется…
— Вот именно — кажется!.. Что уж говорить о моей жене и сыне? Они не видели меня более полутора лет. Хотел бы я взглянуть на свой домик в Шварцвальде,
— Разве вам не положен отпуск?
— Еще две недели назад я надеялся на него. Но сейчас для всех, кто может держать оружие, отпуска отменены. И уже послезавтра я возвращаюсь в свою часть. Такова планида подмороженного аса!
— Кстати, Густав, как отличить аса от летчика? — спросила Кристина, стараясь хоть чем–то утешить бедолагу Готтфрида. — Все слышу — ас да ас. Это что, своего рода профессиональный комплимент или что–то другое?
Она не ошиблась — Густав сразу оживился.
— Комплимент? Разве такие лоботрясы, как я, нуждаются в комплиментах?
— Так кто же он такой — ас?
— Неужели и вправду не знаете?
— Фрейлейн Бергер — из фольксдойче, — любезно напомнил майор Штюбе. — Естественно, ей неизвестно кое–что из того, что коренная рейхсдойче впитывает в себя с молоком матери, усваивает с колыбели. Разумеется, в красной России ей никто не рассказывал о немецких асах. Так что, Густав, вам выпал редкий случай выступить в почетной роли просветителя молодого поколения, зеленого и несмышленого из–за нехватки житейского опыта и знаний.
— Оставьте лишнюю болтовню, Штюбе, — остановил его Готтфрид. — У вас удивительная способность простейшую мысль утопить в бесконечном словоизвержении. Вот уж действительно талант — много болтать и ничего не сказать!
— Неизбежный профессиональный навык! — с наигранным сожалением вздохнул Штюбе. — Но согласитесь, Густав, мое многословное молчание все–таки терпимее, чем красноречивая немота Кеслера.
Гестаповский следователь только хмуро глянул на него и молча подцепил вилкой очередной кусок аппетитной говядины.
— Господа, объяснит ли наконец кто–нибудь, что такое ас? — напомнила Кристина с укоризной.
— Ас, — многозначительно произнес Готтфрид, — это летчик, который в воздушном бою уничтожил не менее десяти самолетов противника. Самолеты, уничтоженные на земле, в счет не идут. Только воздушный поединок! Ас — это рыцарь современной войны, воздушный снайпер. Спортивный азарт, который ведет на состязание со смертью, — вот что зовет в бой немецкого аса.
— Л вы, Густав, поэт…
— Возможно, если речь заходит об авиации. Между прочим, это отметил и покойный Шеер… О, простите мою бестактность, фрейлейн!
— Успокойтесь, Густав, я бы вам не простила, если бы не вспомнили Адольфа. Вы ему нравились…
— Советовал же ему не летать! — вздохнул ас. — Но разве он внял дружескому совету? Сам настоял…
— Не будем об этом, Густав, хорошо? — Кристина положила кончики своих пальцев на его пострадавшую руку. — Лучше скажите, каков ваш личный счет?