Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
— Прошу!
Майер щелкнул зажигалкой.
И тут произошло неожиданное. Офицер стремительным, четким движением вывернул его небрежно протянутую руку и заломил ее за спину. В ту же секунду один из «полицаев» скрутил ему другую.
Ничего толком не понимая, ошеломленный и разъяренный, Майер подцепил–таки носком сапога третьего налетчика, оказавшегося с кляпом в руках напротив. Тот вскочил, набросился на Вилли. Тугой кляп заткнул ему рот.
Сильные руки потащили за валы битого кирпича, в сторону руин.
В небольшой комнатушке, уже при свете, он разглядел своих похитителей. «Полицай», придерживавший его за плечо, доложил кому–то
— Порядок!
— Оставьте его, — прозвучало в ответ.
Вперевалку, как это нередко бывает у людей с хорошо развитой тяжелой мускулатурой, «полицай» отошел от двери и оперся о косяк плечом, положив руку на автомат.
Вилли Майер понял, что он очутился в каком–то тайном убежище, где хозяева чувствуют себя совершенно безопасно и уверенно. И вот его, старательного служаку СД, приволокли сюда, оставив с глазу на глаз с головорезами, которые неизвестно чего от него ждут. Но эта неизвестность, понятное дело, кратковременна. Вскоре ему скажут. Ясно одно — готовились тщательно и захватили его не для убийства: чья–то смерть не требует столь сложных действий. Разве позднее… Если не добьются своего, живым отсюда не выпустят…
Руки у Майера были свободны. Рот тоже. Кобура пуста. Неудивительно — в таких случаях всегда прежде всего разоружают. Это факт — он попал в плен. И где? В самом скопище оккупационных, военных и секретных служб… Невероятно! Но вот вопрос: кто его взял? Не «коллеги» ли из конкурирующих служб, которым нужно скомпрометировать его и этим опорочить в верхах «фирму» Хейниша? И такое в межведомственной борьбе секретных служб рейха случается…
Он сидел на стуле с узкой спинкой. Напротив восседал офицер в мундире пехотного гауптмана, тот самый, что попросил у него «прикурить». Гауптман был русоволосым с удлиненными, но правильными чертами лица. Типичный представитель нордической расы «господ». Плакатный ариец! На первый взгляд. Ибо, что касается остального, то Вилли Майер мог и усомниться. Сколько уже раз он видел внешне «типичных арийцев» в русских окопах, погибших с оружием в руках. Когда–то давно один очень близкий ему, а сейчас такой далекий человек, имя которого он не позволял себе называть даже мысленно, смеялся над расистскими эталонами: «Каким должен быть идеальный ариец? Светлый, как Гитлер, стройным, как Геринг, статным, как Геббельс, и добродетельным, как Рем[22]…» рог мой, почему сейчас пришли эти воистину неуместные мысли?
— Успокоились? — не повышая голоса, спросил гауптман на отличном немецком языке. — Тогда выслушайте некоторые комментарии к происшедшему. Мы, как бы это выразиться, пригласили вас на беседу. И только! Есть такая необходимость. Методы физического воздействия вам не угрожают. В том, что произошло, виноваты прежде всего вы сами. Короче говоря, оказывать сопротивление бесполезно. Ясно?
— Да, — выдавил из себя Майер. Играть в гордое молчание, судя по всему, тоже бессмысленно. Правда, смотря о чем пойдет разговор…
Стол, разделявший их, был пуст, если не считать керосиновой лампы и офицерской фуражки с характерной вздернутой тульей.
— Так что, господин Крамер, приступим к делу? — продолжил капитан.
Он сказал это без нажима, как–то буднично, но от этого неожиданного обращения Майер вздрогнул.
— Спокойно, господин Крамер! Наши сведения о вас не ограничиваются одним вашим настоящим именем.
«Недаром вспомнился отец, — молнией мелькнула мысль. — Вот и не верь в телепатию… Но кто этот гауптман и чего
— С кем имею честь?
— Разве не догадываетесь? Я — советский разведчик.
— Чем докажете?
— Названного имени недостаточно?
— Вы имеете в виду человека…
— О котором ни в СД, ни в гестапо пока не знают. Вы это хотели сказать?
Майер задумался. Гауптман говорил правду — о его настоящем отце в службе безопасности и гестапо действительно не знали. И его охватило беспокойство.
Гауптман не давал ему опомниться:
— Но это еще не все. Мы знаем, что ваш отец — коммунист. Да, настоящий тельмановец! Его браку с вашей матерью помешал арест после восстания рабочих в Гамбурге. К тому времени ваша мать носила вас… И она, как смогла, позаботилась не столько о себе, сколько о будущем своего ребенка. Без любви вышла замуж за сына бакалейщика, который издавна предлагал ей руку. Так вот, сына коммуниста Крамера она спрятала под фамилией лояльного к любой власти Майера.
— Откуда сведения? — не удержался Вилли, слишком взволнованный, чтобы это можно было скрыть.
Марков продолжил:
— Вопрос свидетельствует о том, что для вас это не новость. Я отвечу на него. Немного позже. А сейчас вернемся к теме. Не возражаете?
Вилли только пожал плечами. Мол, здесь не он хозяин положения…
— Для вас не было тайной, чей вы сын, — об этом позаботилась ваша мать. Когда Крамер вышел из тюрьмы, а вы достигли определенного возраста, у вас с отцом сложились добрые отношения, которые по определенным причинам вы скрывали. Потом — поджог нацистами рейхстага и дикая охота на коммунистов. Крамера схватили и бросили в концлагерь. Затем — побег и нелегальный переход швейцарской границы. До начала войны вы получали из Швейцарии поздравительные открытки от Крамера, которые он передавал вам через доверенных лиц. Думаю, вы не забыли об этом?
— Нет, не забыл… Я помню отца… — глубоко вздохнул Майер и сдвинул брови, — И все–таки откуда сведения? — переспросил упрямо.
— Дело в том, что Крамер вместе с другими антифашистами в Швейцарии ведет нелегкую борьбу с гитлеровцами. Группа имеет передатчик и радиосвязь с эмигрантами, которые временно пребывают в СССР. Вот вам и ответ на вопрос, откуда мы кое–что знаем. Это печалит вас?
— Наоборот! Я рад узнать об отце хотя бы таким спосооом. С начала войны не имел от него ни одной весточки.
— Разумеется, он вас оберегал… Он все делал, чтобы воспитать из вас гуманного человека, который защищал бы интересы немецкого народа. В то время вы разделяли взгляды отца. Да и сейчас вы себя ведете не так, как иные эсэсовцы, — не принимаете, например, участия в карательных акциях, короче говоря, пытаетесь стать в сторонку, уклониться от злодеяний…
— Для вас это имеет какое–то значение? — ответил Майер вопросом.
— Безусловно. Иначе мы бы с вами не разговаривали. С палачами у нас иной разговор.
Неожиданно Вилли решительно уставился в глаза Маркову, проговорил с горечью:
— Ближе к делу, господин гауптман! Хотите сделать из меня русского шпиона?
— «Сделать шпиона», — повторил за ним Марков. — Неужели вы ничего не поняли? Мы хотим иметь в вашем лице еще одного соратника в борьбе с фашизмом. Не с немецким народом, а с фашизмом, который превратил вашу страну в тотальную душегубку, чудовищный застенок для целого народа, в каких бы аспектах это понятие ни брать. Так будет точнее! Ваш отец это давно понял. А вы?..