Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
И еще: крайне необходимо сегодня же отослать в Центр шифровку про пока еще секретный оборонный рубеж немцев и планирование оттуда нового наступления, хотя ей и не посчастливилось узнать о главном — где же это новое препятствие залегло…
Глава семнадцатая. «ЧУЖИЕ» ГОЛОСА
— Явился по вашему приказу, господин оберштурмбанфюрер!
— Проходите и садитесь, Вилли!
Хейниш пытливо посмотрел на
— Вам приходилось работать с магнитофоном?
— Никогда, господин оберштурмбанфюрер! — на всякий случай бодро соврал Вилли, так как не знал, к чему шеф клонит.
— Ну, это мелочь, — успокоил его Хейниш, — научиться не стоит труда. Магнитофон — сравнительно простой и удобный в работе прибор.
— Разве необходимо, чтобы я…
— Именно так, Вилли! Дело слишком секретно, и поэтому я могу поручить запись некоторых бесед Далеко не каждому. Точнее — кроме вас — никому!
— Благодарю за доверие, господин оберштурмбанфюрер!
— Пустое! Лучше я вам преподам сейчас первый наглядный урок, как пользоваться магнитофоном, — Хейниш похлопал по довольно грубому, плоскому металлическому ящику, который покоился у него на журнальном столике.
Он снял крышку. Вставил штепсель в розетку. Засветилась красная сигнальная лампочка. Майер с интересом наблюдал. Он разбирался в магнитофонах и соврал просто так, на всякий случай. Правда, этот новенький магнитофон был незнакомой конструкции — техника, особенно секретная, совершенствуется быстро.
— Вы слышали свой голос в записи?
— Не приходилось, господин оберштурмбанфюрер.
— Это как раз то, что мне сейчас и нужно. Говорите, я записываю…
— Что говорить?
— На ваш выбор, что вздумается…
Действительно, что же сказать? Особенно с учетом того, что запись может остаться у Хейниша…
Вилли вытянулся, щелкнул каблуками и будто на экзамене продекламировал «фюрер — принцин», воплощенный в уставе и практической деятельности всех организаций СС:
— Нация, империя, фюрер! Фюрер действует! Фюрер творит! Фюрер думает за всех нас! Авторитет и власть фюрера безграничны! Мы обожествляем фюрера!
— Хайль Гитлер! — воскликнул Хейниш и только после этого нажал на клавиш остановки. — Сейчас перемотаем пленку на начало, — палец утопил другой клавиш. — Теперь послушаем. Включаю!
Магнитофонные диски вращались сначала бесшумно. Но вот прозвучало: «Говорите, я записываю…» — «Что говорить?» — «На ваш выбор, что вздумается…» И так далее.
— Ну, что скажете? — спросил Хейниш, когда они прослушали запись.
— О чем?
— О записи!
— Чистая. Хороший звук.
— Я не об этом, — нетерпеливо
— Ваш — узнал, мой — как чужой. Если бы не запись, проведенная в моем присутствии, мне бы и в голову не пришло…
— То–то и оно! — удовлетворенно резюмировал Хейниш. — Представляете: никто не узнает собственного голоса. Почему?
— Как сказать…
— Объяснение простое: человек слышит свой голос изнутри. Он не слышит себя извне. Голос кажется другим по тембру.
— Понимаю. Но какое все это имеет практическое значение?
— К этому мы и подходим.
Хейниш выключил магнитофон, закрыл футляр.
— Обергруппенфюрер Кальтенбруниер предложил мне работать в группе «Цеппелин».
— Сердечно поздравляю вас с высоким назначением, господин оберштурмбанфюрер!
— Благодарю! Я считаю, что мы хорошо сработались с вами, Вилли…
— О! Рад это слышать.
— И поэтому не забыл о вас. Вы едете со мной в Берлин!
— Не знаю, как и благодарить…
— С благодарностью — потом! — махнул рукой Хейниш, — Дело в том, что на «Цеппелин» мы с вами начинаем работать уже сейчас. Поэтому я не во всем могу доверяться своим, а по сути, уже бывшим подчиненным.
— Начинаю понимать…
— У меня есть несколько агентов, которых я оставляю для работы в тылу врага. Все они из местных унтерменшей. Я имею намерение провести с ними беседы и записать разговор на пленку. Незаметно. Ваше задание: вмонтировать магнитофон у себя в номере. Микрофон замаскировать у меня.
— На какое время?
— Беседы состоятся послезавтра, ночью. С каждым агентом я буду разговаривать отдельно. Запись — прекрасный крючок!
— Разве письменное обязательство сотрудничать менее надежно?
— Вы, Майер, оперируете категориями европейского Цивилизованного человека и поэтому порой забываете, что мы имеем дело с дикарями. На них запись на магнитофоне производит ошеломляющее психологическое воздействие! Особенно сильно впечатляет звук собственного голоса, который звучит как чужой. Добавьте к этому еще и соответствующее содержание… Уяснили?
— Так точно!
— Действуйте!
Но Вилли но вышел, как обычно, а как–то неуверенно, что на него было не похоже, проговорил:
— Разрешите обратиться, господин оберштурмбанфюрер?
— Вам что–то неясно?
— Я не по этому поводу. В связи с отъездом в Берлин…
— Говорите!
— Мне кажется, — сказал Майер, и в его голосе звучала настойчивость, — было бы нехорошо с моей стороны бросить на произвол судьбы ребенка фронтового товарища.