Под кодовым названием «Эдельвейс»

Ячейкин Юрий Дмитриевич

— Офицеру, который печется об интересах рейха, нечего робеть. Излагайте смело. Суть!

Майер отозвался скороговоркой:

— Он обвиняет высшие чины вермахта в присвоении ценностей, которые принадлежат рейху. А вас, господин Краллерт, он прямо называет взяточником, который, пользуясь своим служебным положением, содействует преступлениям генералов — грабителей.

— Чудесно! — процедил Краллерт, но уже не удивил этим Майера. — Конкретные выражения помните?

— Барона фон Макензена он дословно обозвал так — «фон Вор унд цу Грабитель».

—

Кроме вас кто–нибудь слышал?

— Так точно!

— Чудесно! Кто?

— Переводчик из группы Хейниша шарфюрер Бергер.

— Надежный человек?

— Уто женщина, зондерфюрер. Правдивая.

— Чудесно, чудесно, — пробормотал Краллерт, задумавшись. — Надеюсь, вы так же честно, с высоким чувством патриотического долга засвительствуете показания в присутствии представителей политической полиции?

Майер понимал, что до этого дело ни в коем случае не дойдет: слишком шатко было оно для самого Крал — лерта, чтобы о служебных злоупотреблениях и беспардонном воровстве кричать на весь белый свет. Тем не менее Вилли ответил твердо:

— Так точно!

— А эта женщина… как ее?

— Фрейлейн Бергер.

— Как у нее… с понятием об офицерской чести и патриотическом долге?

— На уровне, — убежденно заверил Вилли. — Ее преданность фюреру и нордической расе беспредельны.

— Чудесно, — произнес Краллерт, но сейчас в его любимом словце ощущалась какая–то нерешительность.

Так оно и было. Прибывший рыжий здоровяк с прямым, немигающим и открытым взглядом («С такими глазами не лгут!» — подумал еще зондерфюрер) поставил его лицом к лицу со срочной необходимостью решить трудную задачу, толкнул в болотную трясину, где не знаешь, на какую кочку ступить. А развязать этот узел крайне необходимо. Притом — срочно. В этом наиподлейшем из миров всякое случается: возможно, вот сейчас, в эту минуту, Кеслер уже строчит готическими литерами донос на имя высших берлинских бонз. Ребенку ясно, чем это пахнет. Это крах карьеры! Катастрофическое падение с высот его синекуры! Если начнут просеивать сквозь мелкое сито все его деяния… гм… ему несдобровать. Не спасет никакой фон Макензен. Еще и продаст, столкнет в пропасть… Страшно даже мысленно углубляться в эту тему!

— Какое звание у Кеслера? — задумчиво спросил он.

— Младший государственный советник, — отчеканил Майер.

— Чудесно! — по привычке произнес Краллерт с кислым выражением.

«Что же делать, что предпринять? — размышлял он. — Но — спокойствие! Порассуждаем логически. В каких случаях пишут доносы? Фанатики — из–за узости мышления. Карьеристы — желая свалить соперника, который закрывает путь к чинам и наградам. Или для того, чтобы убрать слишком прыткого конкурента — это у дельцов… Все отпадает… Ведь их, его и Кеслера, служебные дорожки не пересекаются… Зависть? Вульгарная зависть к более… гм… умелым людям. Не иначе! Вероятно, от скаредности и тяги

У

к легкой наживе, когда возможностей для этого — маловато… Л если это действительно

так, то столковаться с Кеслером не составит особого труда. Разве взяточник раскроет того, кто дает ему взятку, кто для него является, по сути, благодетелем? В таких случаях ропщет разве что законченный идиот… Что ж! Таков мир, где все продается и покупается — достоинство, честь, добродетель, порой — даже сама жизнь… Кстати, у порядочных людей взятка называется подарком… Какой же будет цена молчания? Впрочем, это вскоре выяснится…»

Краллерт испытующе воззрился на Майера и подумал: «И этого тоже придется прибрать к рукам… гм… подарком, чтобы не подался со своей разоблачительной болтовней еще куда–нибудь…»

— Как вы думаете, — спросил он, — придет ли Кеслер, если я приглашу его в штаб зондеркоманды?

Майер даже вздохнул с облегчением: он почти достиг того, из–за чего прибыл. Последнее усилие…

— Если по срочному служебному делу, обязан, — ответил он.

— Позавчера у нас убит офицер лагерной охраны. Такой повод для приглашения СД достаточен?

— Безусловно!

— Но приедет ли сам Кеслер?

— Непременно, иначе…

— Что иначе?

— Дело в том, что завтра из Берлина возвращается оберштурмбанфюрер Хейниш, и упущения по службе…

— Понятно! Кеслер не может медлить. И возможно, не станет рисковать, перекладывая дело на менее опытного следователя. Вы согласны со мной?

— Целиком.

— Что ж, позвоним младшему государственному советнику.

Краллерт поднял телефонную трубку и приказал:

— Кинце! Соедините меня со следователем Кеслером, группа оберштурмбанфюрера Хейниша.

Голос его неожиданно изменился, сделался настороженным и вкрадчивым:

— Господин государственный советник Кеслер? Добрый день! Вас беспокоит зондерфюрер Краллерт… Да, обо мне многие слышали… Я к вам не по этой причине… Позавчера у нас убили офицера лагерной охраны… Ну, что вы, господин Кеслер! Сразу же сообщили! Распутать это дело взялась полевая жандармерия, да что–то топчется на месте… Принимаю все ваши упреки, господин советник! Вы правы: следовало бы вас уведомить об этом чрезвычайном событии немедленно. Но столько дел — готовим эшелон к отправке… Да, в рейх! По программе «Кюнсберг». Есть удивительно редкие экспонаты… Если вам интересно… Сочту за честь лично быть вашим гидом… Но я не могу приостановить упаковку — порядок есть порядок… Что? Когда? Договорились — через полчаса я жду вас. До приятной встречи!

Он швырнул трубку и со злостью сказал Майеру:

— Этот Кеслер — законченная свинья! Прочел мне целую нотацию… Но приедет! Поговорим… Вы, господин Майер пока что свободны. Учтите: я бываю очень признательным! Не только на словах… Где вас искать на случай срочной надобности?

— В группе Хейниша.

— Нет ли у вас на сегодня еще каких–то дел?

— Срочных — никаких.

— Надеюсь, что наш разговор пока что останется между нами?

— Безусловно!