Под кожей – только я

Бисерова Ульяна

Один из старших дунул в свисток, объявляя пятиминутный перерыв. Лука расправил затекшие от напряжения плечи, отошел в сторону от каменщиков, угрюмо перекидывающихся короткими фразами.

Ветер был уже весенний, сырой. Пахло холодным морем и выцветшим, как заношенная майка, небом. Солнце пригревало еще не всерьез, но зима уже сдалась, отступила. Весна всегда дарит надежду. Может, и правда, все наконец наладится? Йоана простыла еще осенью, да так и болеет: жар схлынул, а кашель – тяжелый, нутряной – остался. Исхудала так, что под глазами залегли лиловые тени.

Хорош бы он был, если бы до сих пор сидел на ее шее! За последнюю пару лет Лука

успел побыть полотером в трактире, посыльным в мотеле и потрошителем ржавых барж в дальних доках, пока несколько месяцев назад не пришел на слом. Поначалу Йоана донимала уговорами: «Не голодаем же, успеешь еще руки намозолить! Ладно бы бездарь, а то ведь светлая голова!» Лука отмалчивался, зная: после той истории с Петером в школу он не вернется, – и гнул свою линию. Не маленький уже, пора на хлеб самому зарабатывать. В конце дневной смены всем рабочим выдают талоны на еду, можно принять горячий душ, да еще и обедом накормят. Не королевская трапеза, конечно – картофельная или гороховая размазня с соевым брикетом, но зато дна хлебной корзины еще никто не видел. При мысли об обеде Лука ощутил в животе привычную тянущую пустоту. Есть хотелось всегда, сколько он себя помнил. Йоана даже смеялась: тощий, как спица, куда только все проваливается. Сама-то она до болезни была дородной, округлой, как румяная сдоба, хотя Лука не мог припомнить, чтобы она когда-нибудь накладывала себе полную порцию – так, что-то на бегу перехватывала, торопясь на смену.

Два коротких свистка – перерыв окончен. Лука обернулся, услышав пронзительный вскрик, обрывок которого принес порыв ветра. Огляделся по сторонам: бригада размеренно, монотонно складывала серые обломки в тачки. Он бросил вопросительный взгляд на Флика, но приятель лишь недоуменно пожал плечами и бросил в тачку кусок бетона.

С Фликом они в последнее время стали неразлучны. Вообще здесь, на сломе, все ребята подобрались нормальные, без гнильцы. Когда тащишь с кем-то в паре носилки с инструментом пятьдесят пролетов без остановки, многое узнаешь о человеке, хотя сил и дыхания на разговоры не хватает.

Флик – это, конечно, не настоящее имя. На ID-карте значится что-то до невозможности витиеватое, на арабский манер. Но на сломе его второе имя – Фалих – быстро переиначили. Прозвище, которое на нидриге значило «муха», и это вынужден был признать сам Флик, чрезвычайно ему шло: невысокий, чернявый, юркий, он умудрялся находиться в сотне мест разом и никогда не унывал.

Лука любил бывать дома у Флика, где собиралась большая, шумная семья и плыл одуряющий аромат горячего острого карри. Лука не сразу запомнил до нелепости созвучные имена старших сестер приятеля – темноглазых, застенчивых, с длинными черными косами, которые ни разу при нем и полслова не сказали, только перешептывались и прыскали. Из комнаты в комнату сновали бесчисленные близкие и дальние родственники, соседи, чужая чумазая ребятня – кажется, никто во всем квартале и не думал запирать двери. Лука, который, сколько себя помнил, привык быть сам по себе, потому что Йоана вечно пропадала в клинике, странным образом чувствовал здесь себя как дома.

Во время обеденного перерыва к их бригаде подошел Шлак.

– Сегодня на демонтажной площадке произошел несчастный случай, – негромко, но отчетливо проговаривая каждое слово, сказал он. – Паренек из бригады подрывников – кажется, его звали Хьюго – сорвался с высоты и разбился. В очередной раз обращаю внимание на необходимость соблюдения правил безопасности. Проведите внеплановый

инструктаж, – обратился он к старшему, Кирку, обведя всех тяжелым взглядом. – А ты, парень, как там тебя?.. Снежинка?

Когда Шлак произнес издевательское прозвище, которым наградил его Хьюго из-за светлых, почти белых волос, Лука мучительно покраснел.

– Лука, господин Шлак.

– Что ж, запомню. В моей бригаде освободилось место подрывника. Ты можешь его занять.

– Спасибо, господин Шлак. Я доволен своим местом.

– Подумай до завтра. Дважды не предлагаю, – кивнув на прощанье, Шлак отошел.

– Ты голова-теряй? – зашипел, вцепившись в рукав Луки, ошарашенный Флик. – Это же шанс! Паек – сам-три, руки кровь-рви-нет, спина боль-гни-нет. Беда-забудь, иди-свисти.

– Флик, потом, – оборвал его Лука. – Жуй-молчи.

Приятель уткнулся носом в тарелку и засопел, но его обида, как уже не раз убеждался Лука, редко длилась долго. Вот и сейчас он, привалившись к его плечу, зашептал с заговорщицким видом.

– Ты-ночь-как?

– Вообще я выспаться надеялся. В последние пару месяцев всякая ерунда снится, сил уже нет. А что?

– Слушай, дело есть. Ящики-таскай – десятка-держи. Брат-зови, обман-нет.

– Брат? – переспросил Лука. Он помнил, что при первом знакомстве Флик хвастливо сообщил, что он – единственный сын, которого бог даровал родителям после восьми глупых и бестолковых дочерей.

– Дальний брат, по крови матери.

Лука вспомнил, как пару дней назад, когда все расходились после смены, рядом с ними резко опустилось аэротакси, которое в этом районе увидишь не часто. Стекло медленно опустилось. Хорошо одетый господин поманил Флика пухлым пальцем, на котором сверкал золотой перстень с крупным зеленым камнем. Тот подбежал и быстро забормотал что-то, склонившись в поклоне, как перед наследным принцем. Лука мысленно усмехнулся, глядя на этот спектакль, и поймал себя на том, что испытывает странную, необъяснимую неприязнь к богатому родственнику друга.

– Дело-тьфу. Два-час, много-три – и весел-гуляй, деньги-карман, – горячо убеждал Флик.

Лука нахмурился. Нет, он частенько подрабатывал на разгрузке барж в порту. Живые деньги, не талоны, да еще и целая десятка – щедрая плата за несколько часов работы. Но на сердце скреблась неясная тревога.

– Деньги-хорош. Но я пас.

– Сам-голова, брат, – Флик старался сохранять невозмутимый вид, хотя Лука видел, что отказ друга его огорчил. – Сон-нет – приходи. Около Зелен-Конь, в два.

Глава 2

– Мир-я, – крикнул Лука, скидывая тяжелые запыленные ботинки. С большой кухни доносились уютное шкворчание масла на раскаленной сковороде и сытный дух оладий из картофельной муки.

– Сын, как дела? – спросила Йоана, окинув его быстрым и приметливым, особым «медсестринским», взглядом.

– Норм.

Лука налил в стакан воды и опустился на стул, чувствуя, как вся тяжесть дня, все груженые строительным мусором тачки разом навалились, придавили, погребли его под собой. Глаза слипались, а ведь он собирался еще прослушать лекцию и подготовиться к проверочной по гражданскому праву. В углу общественной кухни шлепалась со стиркой Моника, соседка по этажу. Трое ее погодок возились тут же. Йоана, пританцовывая под мурлыкающую музыку – как обычно, что-то из пыльного ретро, – подняла крышку жаровни, выпустив облако ароматного пара. Дети Моники подняли носы, как голодные волчата. Йоана весело им подмигнула.