Под кроной кипариса
Шрифт:
– Я серьёзно. Я говорил вам и месяц назад, и на той неделе, что жду лицензию. Сегодня мне её одобрили и позвонили. Я возвращаюсь в Париж.
– Нет!
– Да.
– А как же я?! – воскликнула она по-русски.
– Я провожу Вас сейчас до Домодедово, прослежу за отправкой багажа. Но оттуда я возвращаюсь в Шереметьево и лечу в Париж.
– Ты не можешь так меня бросить!
– Я приводил к вам Жана на замену.
– Он же гей! – возмущённо воскликнула госпожа Альфия.
– Ну и что?
– А то, что мне
– Ха-ха три раза и поклон. Взяли бы Жермена.
– Он толстый! И хрюкает, когда ест. Так ты что, всерьёз приводил ко мне этих идиотов себе на замену?!
– Да. Правда, госпожа Альфия, мне очень жаль, но у меня давно это было в планах, а теперь, когда мне одобрили лицензию… Я уезжаю.
– Только когда найдёшь себе сменщика. Вот долетим до Симферополя, там поездим по Крыму, снимем дом, наймём прислугу, вот тогда и поедешь.
– Увы, мадам, но лицензия ждать не будет. Мне нужно срочно оформить все документы, да и помещение я нашёл на сайте и уже подал заявку на аренду, отправив предоплату. Нужно моё личное присутствие.
– Мне здесь тоже нужно твоё личное присутствие!
– Сожалею, мадам. Вам придётся справиться самой.
– А тебе придётся справиться со своим эгоизмом! Уедет он, видите ли!
– Уеду, мадам, уеду!
– Ага, в деревню к деду!
– Но у меня нет дед!
– О боже, Николя, учи русский!
Они препирались всю дорогу до Домодедово. Поскольку билеты были забронированы и выкуплены заранее, Николя прошёл с ней в зал ожидания, и там трогательно утешал её, когда она расплакалась, как ребёнок.
– Ты подлец и дезертир! – выкрикнула она, уже не опасаясь скандала, и пошла от него прочь, еле переставляя ноги на высоченных шпильках белых лодочек в узкой белой юбке, тяжело опираясь на изящную белую трость.
– Ой! – Она взмахнула руками и чуть не упала, запнувшись о чьи-то ноги, – О, mon dieu!
– Пардон, ма шери мадам, – просипел парень в джинсовом костюме.
Госпожа Альфия и Николя переглянулись и с двух сторон подошли к развалившемуся в кресле пьяненькому пассажиру.
– Вы говорите по-французски? – спросил Николя на языке Вольтера.
– Как троечник-ик. Но пишу и читаю гораздо лучше-э. Бабушка учи-ила.
Парень подобрал под себя ноги, и его тут же скособочило в сторону. Он прислонился к соседу и пристроился спать, но его грубо оттолкнули.
Николя присел к нему с другого бока.
– Эй, друг, а ты куда летишь?
– Я? Я к маме лечу. В Крым. Маманя у меня в Крыму. Единственная душааа.
Парня снова свезло набок, а Николя взглянул на романистку. Встав, он за локоток отвёл её в сторонку.
– Мадам, он не толстый и не хрюкает, и явно не гей. Как вам?
– Что? Этот? Ты настолько мной пренебрегаешь, что готов бросить меня – меня! – с первым попавшимся на дороге пьянчужкой?! – возмутилась дама.
– Да здесь все
– Мне не по пути со всякими проходимцами! – гордо отвернулась она.
Николя посмотрел на парня. Абы где такой костюмчик не купишь.
– Так, мадам, это ваш единственный шанс. Ну, пусть он хотя бы поможет вам там с багажом и с домом. А я потом подыщу и пришлю вам кандидата. А?
– Ага! А как я его сейчас потащу? На себе? Он же лыка не вяжет!
– Чего он не вяжет? – растерялся Николя, – а что надо вязать?
– Ай, да ну тебя! Учи русский!
– Лучше я выучу его кратко, что вам нужно. Только нужно его – как это? – вытрезвить.
– Интересно, как? – и она приподняла тонкую дугу правой брови…
Загнанные в угол не должны в него прятаться – только отталкиваться.
Надька зло вытерла щёки и задрала нос, распрямив худенькие плечи.
– Всё равно убегу! – сказала она взрослым.
– Шкуру спущу, – посулил дядька.
Они с женой ушли в дом, а Надька устало уселась на крылечке дома, который был её и мамы, а после смерти мамы стал дядькин.
– Ты его не зли, – сказал ей Гошка – дядькин сын, – забьёт. Он пока не сильно бил, потому что ты девочка, и потому что полицейские, которые тебя привезли с вокзала, недалеко ушли. Но ты его сильно злишь, а злой он дерётся.
– Да чтоб он сдох! – пожелала Надька.
– Не, он мой батя, – вздохнул Гошка.
– Гад он, – сказала девочка.
– Это да, – снова вздохнул мальчик.
– Или хоть самой умереть – и к маме, – и Надька задрала лохматую русую головёнку к небу, – всё равно помощи ждать неоткуда. Не прилетит же волшебник…
В самолёте госпожа Альфия задремала, удобно расположившись в кожаном кресле салона бизнес-класса, но её новому помощнику было не до сна. И хотя его мутило от алкоголя, и голова раскалывалась, но он, трижды заказав себе двойной кофе, раз за разом прокручивал в голове разговор с чокнутым французом в Домодедово. Тот провозился с ним полтора часа, таская его на себе из кафе в туалет и обратно, выгоняя хмель, благо, Костик ещё не успел повторить возлияние в баре. За полчаса до посадки они наконец нормально поговорили.
– Слушай, это бред какой-то, – сходу отмёл Костик предложение стать помощником какой-то там французской писательницы.
– Не бред! – горячо возразил Николя, – не бред! На самом деле ей нужен помощник, а мне надо срочно вернуться в Париж. Ты немного говоришь и читаешь по-французски, форма физическая у тебя в норме, а за ней иногда сумки носить надо. И зарплату такую ты нигде в России не найдёшь.
– Ну, и в чём подвох? – спросил он француза.
Тот оглянулся на писательницу, сидящую неподалёку от кафе.