Под крылом - океан
Шрифт:
— Правильно делаете, что не верите.
— Как же правильно? Командира скомпрометировал, Палихова народным страдальцем представил…
— Разрешите, я расскажу вкратце, как все было? — прямо взглянул на него Андрей.
— Почему вкратце?
Рассказывай подробно.
Егоров слушал, чуть склонив набок крупную седую голову, и Андрей чувствовал себя неловко перед ним: пожилой, заслуженный человек вынужден разбираться в каких-то дрязгах. Мог ведь поручить разбирательство кому-нибудь из своих помощников.
Андрей
— Интересно, — скорее для себя сделал заключение Егоров.
Андрей вдруг заметил, какое у него усталое лицо, вон и мешки обозначились под глазами…
— Ну, а статью Палихова какими доводами защищал?
— Его статью я никак не мог защищать, поскольку вообще ее не читал.
— Как не читал?
— Тогда служил в других краях.
Егоров изучающе смотрел на Андрея.
— Хрусталев, а откуда ты родом? Чем занимался до армии? — неожиданно изменил он тему разговора.
С каждым новым ответом Хрусталева он проникался к нему все большей симпатией. И все больше недоумевал.
— А что, собственно, — спросил он, — случилось у вас? Раньше майор Игнатьев только хвалил тебя.
— Да внешне все нормально.
— А по существу?
— По существу мы по-разному смотрим на службу, — уклончиво ответил Андрей.
— Слушай, Хрусталев, ты с Трегубовым в друзьях? — Вопрос прозвучал неожиданно.
— Да.
— Ты ничего не можешь мне сказать о причинах их предпосылки? А то мне докладывают, что якобы виноват Игнатьев.
— Не могу, товарищ полковник. Точную причину любой предпосылки знают только те летчики, которые сидели тогда в самолете.
Понравился его ответ Егорову. Видно, честный человек сидел перед ним, не воспользовался удобным случаем очернить чужое имя.
— Хорошо. Как же вы теперь дальше будете летать в одном экипаже?
— Как летали, — пожал плечами Хрусталев.
— Нет, это не дело. Я думаю, тебе надо поменять командира. На завтра плановую таблицу полетов ломать уже не будем, а потом посоветуемся, — заключил начальник политотдела, провожая Хрусталева до двери.
Очень не хотелось Владимиру Михеевичу менять свое установившееся мнение о майоре Игнатьеве. Но ничего не поделаешь: Хрусталев был не первым из летчиков, которые говорили об Александре Ивановиче без особых симпатий. Да, надо признать: человек Игнатьев умный, но летчик неважный.
Полк для Егорова был его душой, делом его жизни. Он представлял его единой, сплоченной, мобильной единицей, сильной не только оружием, но и боевым духом. Каждый
Немало видел Владимир Михеевич на своем веку и знал, как опасна в жизни заурядность с претензиями. На какие только уловки она не идет! Какую только изобретательность не проявляет при достижении своих целей! И как часто при этом торжествует над достойным разумом, обеспечивая себя необходимым окружением.
Шевельнулось в душе сомнение: не рановато ли они выдвигают майора Игнатьева в командиры эскадрильи? Что будет тогда твориться в его подразделении?..
А Хрусталев вышел от начальника политотдела с досадным чувством, что самого главного он как будто не сказал. Но не беда: что не сумел на земле, договорит в полете.
… Выходило, что прощался он сейчас со своим командиром. Правда, Игнатьев этого не знал, а то определенно не стал бы закуривать.
Все было нормально: и четвертый разворот своевременно дал штурман, и в створ полосы вышли они точно.
До ближнего привода сладкой песней звучала в эфире информация с земли: «Сорок шестой, на курсе глиссады».
Умел Андрей летать — ни для кого это не было секретом: хватало у него внимания на все — и курс выдерживать, и снижение заданное сохранять, и скорость нужную держать. А главное, мог мягко обращаться с машиной, не теряя хладнокровия.
Шел и шел сквозь снежный заслон, пока не увидел под собой красные огни входных ворот посадочной полосы. За ними размытым пятном светился прожектор. Андрей прибрал обороты и спокойненько уселся посреди жиденькой цепочки желтых огней.
— Все, отлетали на сегодня!
Игнатьев еще на пробеге протянул через проход руку, крикнул на ухо:
— Спасибо, Андрей! Завтра пойду к командиру части просить, чтобы тебе экипаж дали.
Андрей ничего не ответил.
Самолет зарулил на стоянку. Экипаж заспешил в широкоспинный, с распахнутыми дверцами автобус, а Хрусталев остался под падающим снегом — ждал, когда Александр Иванович запишет техникам все замечания.
— Пойдем, Андрей! Чего стоишь? — приостановился около него Игнатьев.
Хорошее настроение у командира, может, и не стоило портить его, но должен ведь был Хрусталев проститься с ним.
— Я, Александр Иванович, хочу вам сказать, что мы вместе летать больше не будем.
Понял Игнатьев, что неспроста заговорил так Хрусталев, и слушал, пытаясь понять, откуда у него это взялось, каким ветром надуло? Не узнал ли чего? А если узнал, что именно?
— Не уважаю я вас! Нечестную игру вы ведете. Ловкачество какое-то затеяли…
Молчали они, пристально смотрели друг на друга. Потом Игнатьев сказал негромко: