ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы
Шрифт:
Относительно системы использований бывших коммунистов в гражданском управлении на занятой территории мы постепенно выведали у него следующее: партия была за использование, армия — против. Спор по этому поводу в высших сферах все больше и больше разгорался, а с мест все чаще и чаще поступали в центр сведения, вполне подтверждающие наши слова. Симпатии самого коменданта были в этом вопросе явно на нашей стороне, но положение вещей в городе от этого не менялось.
Мы рассказали фельдкоменданту, что кое-где по деревням жители для защиты от парашютистов и зарождающегося «партизанского движения» пытаются организовать самоохрану. Это вызвало с его стороны самый живейший интерес и сочувствие. Но вооружать мужиков он не видел абсолютно никакой возможности: «Я вижу, вы хотите, чтобы Гестапо сделало из меня главного партизана», — шутил он. Так и стояли наши воинственные мужички по ночам вокруг деревень, прикрывая свои контрабандные винтовки от «дурного глаза» одной только темнотой и рискуя одновременно получить или партизанскую пулю спереди, или визит карательного отряда — сзади. Это казалось каким-то символом исторической России вообще, которая вот уже тысячу лет честно и самоотверженно стояла на часах между неистовым Востоком и холодно-жестоким
105
Оставленный летом 1941 в районе Заболотье — Кополь отряд H. Т. Козлова (около 40 чел.) осенью 1941 разошелся по домам. Действующий партизанский отряд под командованием А. Я. Марченко — участника группы С. В. Суховея — появился в окрестностях Полоцка в мае 1942. Одновременно в районе совхоза «Полота» появился и более крупный отряд Я. X. Сташкевича. Оба эти отряда послужили основой для 3-й партизанской бригады, оперировавшей в Полоцком районе. В других районах в прифронтовом тылу местное население неоднократно демонстрировало враждебность по отношению к партизанам. Так, например, в донесении связного Дмитровского отряда (Курская обл.) В. М. Болотина сообщалось, что с 28 октября 1941 партизаны прекратили боевую деятельность по требованию местных колхозников.
Между тем город продолжал жить своей странной, ненормальной жизнью военного времени в условиях иностранной оккупации. В силу совершенно исключительной, небывалой еще политической ситуации и эта жизнь, и эта оккупация настолько не походили на всякую другую жизнь и на всякую другую иностранную оккупацию, что для понимания ее (а вместе с ней — и всей современной России) обычные человеческие мерки абсолютно не годились.
Чтобы дать хоть какую-то возможность всякому «непосвященному» составить себе собственное, более или менее обоснованное представление о том, что происходило в полоцком микрокосмосе весной и летом 1942 года, мы постараемся перечислить ниже все главнейшие события того времени, особенно волновавшие умы и сердца. Анализ и оценку их мы предоставляем читателю. Но во избежание грубых ошибок последний должен предварительно отрешиться от очень многих общепринятых в так называемом культурном обществе взглядов и представлений.
1. Однажды, еще очень ранней весной, немецкий военный чиновник зашел по ошибке во время обеденного перерыва в помещение банка. Увидев его, писавшая на машинке девушка быстро выдернула работу и как-то уж слишком опасливо спрятала ее в стол. Чиновнику показалось это подозрительным. Он вышел на улицу, а через несколько минут вернулся обратно вместе с уличным патрулем. Оказалось, что машинистка размножала советскую инструкцию по принудительной мобилизации крестьян в партизанские отряды. Машинистка и начальник банка были тут же арестованы. Переводчик банка, который в эту минуту был в отсутствии, в тот же день бежал из города.
2. Служащий городской полиции, переодетый партизаном, пришел ночью к одному из пригородных крестьян и, угрожая оружием, потребовал письменного согласия работать на стороне Советов. Крестьянин против воли подписал готовую бумажку, а на утро прибежал в город к о. Иоанну за помощью и советом. Мы направили его в фельдкомендатуру. Там его допросили и оставили временно при рабочей команде. На другой день Гестапо явилось в деревню за мужиком. Не найдя его дома, власти чуть-чуть не расстреляли его жену и детей. Смилостивившись, они все же подожгли хату, а жену сбежавшего крестьянина, его соседа и деревенского старосту арестовали. Скандал получился страшный. Неприятности из-за него между Гестапо и фельдкомендатурой продолжались несколько месяцев. Кончилось дело, однако, ничем, если не считать сгоревшей хаты. Из людей не пострадал никто — ни сам «партизан», ни его семья, ни полицейский-провокатор.
3. В самую распутицу в городскую больницу из деревни Россоно, расположенной в 25–30 километрах от Полоцка, привезли «на излечение» трех женщин — мать и двух дочерей. У матери были отрезаны груди и выколоты глаза, у девушек были отрублены ноги выше колена. Все три, конечно, очень скоро скончались в страшных мучениях, ибо у них, кроме того, были отбиты все внутренности. Это была семья крестьянина, которого незадолго перед тем партизаны попытались насильно взять к себе в отряд. Крестьянину удалось обмануть начальника отряда и бежать к родственникам в город. В наказание за бегство, а главное «чтобы и другим было неповадно», партизаны зверски расправились с его семьей.
4. В марте на Полоцк был сделан большой налет советской авиации. Город, совершенно засыпанный снегом, сливался во мраке с окружающей равниной, а на небе были развешаны зловещие «лампады» осветительных ракет, которые медленно спускались на парашютах. В разгар бомбежки, когда сильные фугасные бомбы беспорядочно падали на огромные пустыри и на оставшиеся от пожара немногочисленные жилые дома, в окнах большого каменного здания ортскомендатуры, стоявшего на высоком берегу Западной Двины, вспыхнул яркий электрический свет. Кто-то повернул, очевидно, выключатель в комнате с незавешанными окнами, и верхний этаж здания сиял, как фонарь. Немецкие часовые, которые во время бомбежки предпочитают обыкновенно сидеть в укрытии, не сразу заметили с земли этот свет. Зато самолеты ринулись на огонь со всех сторон. Свет был, в общем, все-таки довольно быстро потушен, зато бомбы еще в течение целого часа ложились около ортскомендатуры. Последнюю, очевидно, спасло высившееся рядом здание бывших Иезуитских коллегий, занятое под немецкий лазарет, а также громада Николаевского кафедрального собора, расположенного на той же площади. Комендатура совершенно тушевалась рядом с ними. И бомбы попадали в госпиталь, в собор, в реку, на площадь, но только не в комендатуру. Причина несвоевременной иллюминации не была выяснена, но с той поры во время воздушной тревоги стали выключать ток сразу во всем городе прямо с электростанции.
5. В связи с участившимися визитами парашютистов и партизан в отдаленные деревни и непринятием
6. Ранним июньским утром к дому, где жил один из младших врачей городской больницы, хирург по специальности, подъехала подвода. Врача просили оказать срочную помощь опасно больному крестьянину в пригородной деревне. Врач собрал инструменты и отправился. К вечеру он не вернулся. Так его больше никто и не видал. Нарождающиеся партизанские отряды постепенно обзаводились собственным медицинским персоналом. Но на немцев подобные случаи по-прежнему производили удивительно малое впечатление.
7. С наступлением темноты в городе по ночам время от времени были слышны сильные отдаленные взрывы. Это партизаны взрывали полотно железной дороги. Зимой этого совсем не было. Немцам пришлось пустить для охраны полотна подвижные патрули, кроме того, они из предосторожности стали всегда прицеплять перед паровозом по две порожних платформы. Крупная катастрофа от взрыва поезда в течение лета 1942 года мне известна только одна. Тогда целую ночь и весь последующий день возили раненых в полоцкий военный госпиталь, единственный между Витебском и Двинском. Что же касается взрывов полотна, не имевших серьезных последствий, то к концу лета они имели место почти каждую ночь.
8. Вернувшись в середине лета 1942 года на родину, местный житель, высланный в свое время из Полоцка большевиками за политическую неблагонадежность, встретился на улице нос к носу с бывшим следователем НКВД, который несколько лет тому назад вел его дело и на допросе собственноручно выбил ему все передние зубы. До крайности удивленный и взволнованный господин последовал за своим бывшим следователем, благо тот его не заметил. Так они дошли до дверей городской управы: бывший энкаведист занимал там должность заведующего финансовым отделом. Тут пострадавший разразился, наконец, бурным негодованием и поднял такой крик, что сбежались все сотрудники. С помощью дежурной полиции его долго пытались унять и наконец выпроводили вон силой. Вечером того же дня он был арестован. Опять для спасения человека должен был выступить на сцену фельдкомендант. Человека спасли, но бывший следователь НКВД так и остался в горуправе на своем финансовом посту. Он, как оказалось, кроме горуправы весьма предусмотрительно работал еще и в Гестапо. Фельдкомендатура не имела реальной власти над этим особым учреждением.
9. На собранные путем добровольных пожертвований довольно крупные суммы уже с весны энергично производился ремонт старых церковных зданий. О. Иоанн жил сам более чем скромно, на хлебе и воде в буквальном, а не переносном смысле этого слова. Все свои личные, очень большие доходы он отдавал на восстановление монастыря, где за лето собралось уже свыше 35 монахинь.
Для вновь открываемых церквей нужны были священники. Верующие стали выдвигать из своей среды подходящих кандидатов. Их можно было тогда уже посылать или в Смоленск к епископу Стефану [106] , или в Минск к епископу Филофею [107] для рукоположения. Но вот однажды к общему удивлению, действуя через головы церковной общественности, предложил сам свою кандидатуру один старый городской педагог, естественник по специальности, хорошо известный местной молодежи при большевиках в качестве добровольного антирелигиозного пропагандиста. Он не был никогда в партии, но всегда старался перещеголять своим усердием партийных товарищей. Когда церковный отдел его категорически отверг, заведующему отделом была предложена крупная взятка. Приходилось только удивляться, откуда у скромного человека могут быть такие большие средства. Но и это ему не помогло. Решением Совета приходов кандидат был окончательно отвергнут.
106
Филофей [в миру — Владимир Евдокимович Нарко] (1905, село Заноточки Виленской губ. — 24 сентября 1986, Гамбург) — архиепископ РПЦЗ. Сын учителя, ставшего позднее священником. Окончил Виленскую духовную семинарию (1924), богословский факультет Варшавского университета (1929). Зимой 1927/28 пострижен в Почаевской Лавре в монахи. Служил наместником монастыря св. Онуфрия (с 1929). С 1933 — настоятель, благочинный и заведующий Духовной миссией в Галиции. Архимандрит (1934). Преподавал в Варшавской духовной семинарии, магистр богословия (1937). С 1938 — доцент по кафедре нравственного богословия на богословском факультете Варшавского университета. Настоятель Белорусского православного прихода в Варшаве (1940), член Варшавской духовной консистории (1941). 23 ноября 1941 собором епископов Белорусской Автономной Церкви хиротонисан во епископа Слуцкого. С 9 марта 1942 — на кафедре епископа Могилевского и Мстиславского. Член Синода Белорусской Православной Церкви (БПЦ), заместитель митрополита всея Белоруссии Пантелеймона (Рожновского). Архиепископ БПЦ. С 1944 в эмиграции. В 1946 принят в состав епископата РПЦЗ. Окормлял паству в лагерях перемещенных лиц в Германии. Управляющий Северо-Западным викариатством Германской епархии. С 1982 на покое.
107
Стефан [в миру — Симеон Севбо] (17/29 апреля 1872 — 25 января 1965, Зальцбург) — архиепископ РПЦЗ. Сын сельского псаломщика. Окончил духовное училище, Минскую духовную семинарию и рукоположен в сан священника (1896). Служил в Минской епархии, с частью которой в 1920 оказался на территории Польши. За защиту православной веры подвергался репрессиям со стороны властей. В 1941 принял монашеский постриг. После июля 1941 наречен во епископа Смоленского, хиротонисан 17 мая 1942. С осени 1943 в эмиграции. В 1946 назначен архиереем на Венскую и Австрийскую кафедру РПЦЗ. Неустанно занимался духовным окормлением беженцев, эмигрантов «второй волны» и миссионерской деятельностью.