Под одним небом
Шрифт:
Фильмов? А, это в синематографе! Выглядит, как ожившая фотография, там играют актёры, да?
Да, но сейчас в фильмах много всяких эффектов, – Аня попыталась объяснить, но почувствовала, что собеседница её не понимает.
Моя прабабушка видела фильм в Париже. У нас тоже сохранились синематографы, но изображение такое плохое, что ничего почти не видно. Говорят, первые поколения смотрели фильмы так часто, что плёнки стёрлись.
А Вы в Париже были?
В нашем мире нет Парижа, только Россия. Прабабушка была там ещё до Великого Исхода. Тебе интересно это? И, Аня, пожалуйста говори мне ты, или у вас так не принято?
Ещё как принято! Ой, я тебя ничем даже не угостила. Будешь чай с печеньем?
Аня вскочила с постели и кинулась на кухню, но
Спасибо, но мы не принимаем пищу в вашем понимании?
Как это? – изумилась Аня, глядя на собеседницу с трудом подбирающую слова:
Попробую объяснить, со временем потребность в материальной пище у нас сильно сократилась. Сейчас это происходит редко и понемногу, во время причастия: тело и кровь Христовы.
Кровь! Как вампиры? – Аня невольно отодвинулась. Через мгновение до неё дошло, что речь идёт об обряде, когда верующие принимают просвирки и немного церковного вина. Обо всём этом она знала только теоретически и ощущала себя полной идиоткой.
Вампиры – это вурдалаки? Вы по-прежнему верите в них? Я читала об этом в книгах. Но святое причастие – это совсем другое. Господи, вы перестали это делать? Но ведь у тебя на шее крест!
Аня смутилась окончательно и попыталась объяснить, что и сегодня верующие люди соблюдают обряды, но большинство считающих себя православными, редко бывая в храмах. Запинаясь, она перевела разговор на другую тему:
Вы читаете о нашем мире в книгах. Вы его не видите?
Нет.
А кто пишет ваши книги?
Никто, у нас нет необходимости записывать что-то, всегда можно пойти и спросить у первого поколения. А книги, которые мы читаем, написаны давно, нашими общими предками. У нас огромные библиотеки.
Аня невежливо перебила:
А к какому поколению относишься ты?
К четвёртому.
И первое ещё живо?
У нас не умирают. Я имею в виду, как у вас, как это было раньше. Правда, материальный облик истончается, становится прозрачным, но душа сохраняется.
Последняя информация, как ни странно, поразила воображение Ани больше всего. Повторяя раз за разом: Это правда? У нас есть душа? И она может существовать после смерти, она долго не могла успокоится. Несколько охладило её пыл грустно-страдальческое выражение лица собеседницы. И в целом, она выглядела уже немного иначе, чем в начале беседы: болезненная бледность усиливалась.
Постой, так ты и есть моя душа?
Не совсем. Я – твой двойник, но до определённого времени у каждой из нас своя душа. Извини, мои силы заканчиваются. Мы ещё встретимся. Только не уезжай, пожалуйста, не спеши, и почаще надевай кольцо. Без него я не могу приходить к тебе.
Собеседница с последними словами медленно исчезла. Аня оцепенела. Одно дело, видеть подобное на экране, в реальной жизни – совсем другое. Потом, когда вернулась способность двигаться, она ощупала стул, на котором сидела другая Анна, даже посидела на нём. Ни-че-го!
Может, у меня шизофрения? И когда галлюцинации заканчиваются, мои бедные мозги встают на место? Меня так захватило общение с этим видением, что я восприняла его, как реальность. Господи, но я же держала её руки в своих и не боялась! Почему мне становится жутко, когда она уходит?
Ни на эти, ни на массу других вопросов ответов у неё не было. Единственное, что ей оставалось, вспоминать, что рассказывала ей таинственная гостья. Примерно через час, немного успокоившись и глядя на себя в зеркало, Аня обратила внимание, что при всей общей схожести лиц, выглядели они, как два разных человека. Её мимика, выражение глаз – суетливо-напряженные, а гостья больше походила на бабушку Лизу, хотя она видела бабушку только в пожилом возрасте, а сейчас только что общалась со своей ровесницей. Но чем? Пониманием чего-то, что недоступно каждому? Кажется, это называют мудростью.
Спустя еще час, Ане уже начало казаться, что всё ей опять приснилось.
Я думала о бабе Лизе, сожалела, что не расспрашивала её ни о чём. Стоп, та, похожая на меня, она ведь сказала, что у них не умирают. Значит, она может мне
Аня вертела кольцо, то снимая, то надевая его, и окончательно запуталась: ехать или остаться? Прогулка по улице ничего не дала: деревня вымерла, все были на сенокосе. Ольга Петровна подтвердила её опасения:
Сказывают, дождь будет. Все сейчас сеном заняты. Никто не повезёт. Обожди немного.
Семейная летопись. 1937
Краснопольский колхоз именовался «Заветы Ильича». Если вдуматься, то получалось, что вождь революции завещал потомкам беспросветную бедность, да безрадостный труд, потому что ничего иного в окрестностях этого колхоза обнаружить было нельзя, хоть шею сверни, выглядывая. Но смотреть пристально было некому, некогда и, вообще, опасно. Небольшая, дворов сорок, но справная до революции деревня за двадцать лет даже выросла, народу прибавилось. А вот достатка – нет. Таисья, приютившая Илью с двумя малыми детьми, в первые колхозные годы работала дояркой. Лет ей было уже сильно за шестьдесят, больше всего Таисья боялась обезножить. Может, потому и обрадовалась дальним родственникам, что не бросят её, старую и больную, позаботятся. Таисьины ноги болели давно, безнадёжно, год от года портилось зрение. Но было у неё одно большое преимущество: складывать, да рассказывать сказки. Очень ценный для деревни дар, особенно во время долгой зимы. Таисье были рады почти в каждом доме, редкий вечер она полностью проводила в своей избе, так и кочевала по соседям. С появлением Ильи бабка воспряла духом. В первую же зиму он смастерил для неё ладные санки, иногда сам отвозил, а потом подрастающие ребятишки, Маша с Мишей, возили бабушку по домам. В гостях и угощение можно было получить и затейливые сказы послушать. Кстати, в историях своих Таисья не повторялась. Бывало и просили её рассказать, «как в прошлый раз», нет, всё-равно, добавляла она что-нибудь особенное, чем вызывала удивление и восхищение односельчан, как детей, так и взрослых. Небольшое хозяйство, коза, несколько куриц, стало понемногу налаживаться – Илья успевал работать и в колхозе и дома. Радовались уже тому, что более-менее сыты и валенки есть, пусть и одни на всю семью. Летом отсутствие обуви проблемы не представляло, с ранней весны и до первого снега бегали босиком. Кожа на подошвах так загрубевала, что всё ей было нипочём. Десятилетний Мишка однажды заигрался с ребятишками на улице, что ничего не чувствовал пока проходящий взрослый не вскрикнул:
Это кто из вас босиком бегает?
Подростки остановились, недоумённо разглядывая то следы босых пяток на снегу, то друг друга. Все были в валенках. Правда, и крошева из соломы вокруг хватало. Ребятишки часто в прохудившиеся валенки для тепла засовывали пучки соломы. Оказалось, что вся солома из Мишкиных валенок высыпалась сквозь дыры, и он давно уже бегал почти босиком. А уж выскочить без обуви по каким-нибудь делам во двор было обычным делом. Но в тот раз мальчик сильно застудился и несколько дней не слезал с печки, бабка лечила его теплом и настоями. Маша каждый день теперь ходила в школу, валенки, подшитые, были в её единоличном пользовании. Она и принесла в дом новость, что в деревне появилась молодая женщина. Привыкшая к убогой одежде, всегда залатанной, не по размеру, девочка была поражена ладным видом приезжей. Теперь она каждую свободную минутку выглядывала в окно, не пройдет ли незнакомка опять.
Тётка Марфа встретила Лизу неласково, но из дому не погнала. Как и Таисья, жила она в небольшом домишке одна, но к такой жизни привыкла, людей сторонилась. Маленькая, сухонькая, сама, казалось, ела как птичка, посмотрев на Лизу сразу предупредила:
Если хочешь тут остаться, иди работать в колхоз.
Я согласна, – торопливо проговорила Лиза: а что там нужно делать?
Что скажут, то и будешь делать: коров доить, убирать за ними, может, за телятами тебя определят. Завтра с утра иди в контору. Документы твои в порядке?