Под одним небом
Шрифт:
Бедная мать, присмерти уже, дочку просит найти, чтоб успеть повидаться, а мы найти эту дочку не можем.
Мамочка, родная, не умирай, я найду тебя, – шептала девочка в мокрые от слёз ладошки, но сдержалась, сумела не закричать пока чужие не ушли со двора. Лиза просидела в подполье до темноты, так велела тётя, на миг забежавшая в сарай. Но ночной разговор не принёс облегчения. Тётя Фрося настаивала, что к Лыховым у неё веры нет, что всё слишком подозрительно и, если отец Лизы заставил дочь прятаться, то так тому и быть.
А точно мамы в доме нет?
Нет, милая, мы с Иваном там были.
Может мама вернулась после вас? Я её там подожду. Там есть, где спрятаться, – умоляла
И думать забудь об этом, Елизавета! Твое дело – волю отца исполнять. Поживём-увидим. А братцы Лыховы, запомни крепко, мерзавцы, как их только земля носит! Они, наверное, специально это сказали, надеялись, что ты где-нибудь спряталась и услышишь. Ты умница, Лизонька, что не вскрикнула. Утащили бы они тебя с собой.
Пусть бы тащили, зато к мамочке с папенькой.
Глупенькая ты моя, – измученная волнениями дня, Фрося заплакала, и Лиза отступилась с разговорами.
В следующую ночь Иван ещё раз сходил на Хлопунову заимку и обнаружил, что её заселяют незнакомые люди. Понаблюдав из лесу за ними час-другой, Иван вышел к людям, объяснялся знаками, как немой. Понял, что люди эти – сами ссыльные, издалека, им ещё повезло: будут жить в готовых домах. О бывших хозяевах, понятное дело, они ничего не знали.
Вспоминая всё это сейчас, Лиза плакала. Ей тогда всё-таки удалось увидеть мать. Из тёткиного дома она сбежала. С первых дней Фрося одела девочку в старенькую мужскую одежду, Лизе осталось только отрезать косы и, прихватив Иванов картуз, она рано утром тихо покинула дом. Как хотелось девочке заглянуть в родной дом, но, зная, что родителей там не найдёт, она направилась в Залари. Добираться лесными тропами пришлось более суток, к счастью в пути ни с кем не столкнулась: ни с людьми, ни со зверями. В Залари вошла среди каких-то обозов, тянувшихся в направлении базара. Проходя мимо церкви, глазам своим не поверила: белокаменная красавица стояла с выбитыми окнами, верх колокольни уже исчез, какие-то мужики с уханьем ломали купол. Всё вокруг было замусорено, загажено. Лизино сердечко сжалось от страха: мир менялся до неузнаваемости. Сколько раз она бывала на этой площади, хоть и не в большом почете была церковь, но большинство народа всё же крестилось, проходя мимо. Сейчас же люди проходили просто мимо, изредко только кто-нибудь низко склонял голову. Лиза просунула руку в ворот рубахи, сжала крестик и заметила пристальный взгляд какого-то парнишки. Глубже надвинув картуз, она быстро пошла по улице. Лиза знала, где в Заларях располагалась небольшая больница, выйдя к ней, обошла вокруг, вглядываясь в окна. Ей повезло, на завалинке сидела женщина, соседка дяди Федора. Лиза часто играла с её детьми, когда гостила у родственников в Красном Поле. Осторожно подойдя, девочка шёпотом спросила:
Тётя Маня, вы меня не узнаёте?
Ты чей будешь, малец?
Лиза тихонечко объяснила и заметила, как испугалась тётка:
Ты, стало быть, мать свою проведать пришла?
Она здесь? – вскрикнула девочка.
Тихо! – женщина, подумав, сказала:
Здесь. Ты отойди за деревья и жди. Ни с кем не разговаривай. А лучше спрячься. Я попробую Ксеню вывести.
Лиза просидела в кустах больше часа, искусала все губы, чтоб не плакать, но готова была и до ночи сидеть в густой траве среди разросшихся кустов и деревьев. Мимо бродили, разговаривали разные люди. Наконец, появились две фигуры, петляя по больничному двору, они всё ближе подходили к тому месту, где пряталась девочка. Женщина, опиравшаяся на руку тёти Мани, шла низко опустив голову, странно маленькой казалась её голова, обтянутая сереньким платочком. Даже увидев лицо, Лиза не сразу поняла, что это – мама. Всхлипнув, прижалась к ней. Тётя Маня всё приговаривала:
Девоньки,
Мамочка, милая, что с тобой сделали?
Ксения сначала смотрела мимо, но постепенно стала внимательно вглядываться в лицо дочки. Видя, как проясняются глаза матери, чувствуя оживающие пальцы, утирающие её слёзы, Лиза зашептала:
Мамочка, давай уйдём отсюда. Я знаю, где спрятаться.
Что ты, девка, не вздумай. Я сразу людей позову. Да и не сможет она идти. Больна твоя мать. А больным полагается быть в больнице.
Ладно, я подожду.
Во дворе раздался какой-то крик. Марья испуганно метнулась посмотреть, что происходит. Тогда мать и заговорила:
Доченька. Ты? Тебе нельзя здесь быть, схватят, мучить будут. Бойся особенно Лыховых. Изверги они. Отец сказал: никому не говорить, сразу убьют, а я ему верю. Не могу вспомнить точно. Голова болит. Доченька, родная, спрячься хорошо. Опоздали мы. А ты беги, помни, тебе нужно хорошо спрятаться.
Последние слова мама уже дошептывала. Вернувшаяся тётя Маня, подхватила больную и, буквально оторвав Лизу от матери, потащила её на себе. Мать пыталась вырваться, но на неё подействовали Манины уговоры:
Пойдём, Ксеня, а то дочке твоей худо будет. Скоро изверг придёт, – обернувшись к Лизе, добавила:
Подожди меня здесь с часок.
Лиза готова была ждать и дольше. Сквозь ветки деревьев она разглядывала больницу, гадая, где сейчас её мама, вспоминала её слова и ничего не понимала. Поэтому, когда вернулась тётя Маня, она набросилась на неё с расспросами. Ответ её напугал:
Лизавета, мать твоя, тронулась умом, несладко ей пришлось. А кому сейчас сладко? Говорит редко и всё загадками. Тебе то что сказала?
Просила, чтоб я пряталась от каких-то Лыховых. Я ничего не поняла. Почему я должна прятаться, тетя Маня?
Ох, не знаю. Ты – дочка кулацкая. В детдом тебя, наверное, хотят отдать, чтоб забыла родителей своих.
А вы знаете, где папа? Я побоялась у мамы спрашивать.
Забрали его. Куда, точно не знаю. По слухам, всю партию арестованных отправили в Черемхово, на шахты. Ты, девка, туда не суйся, а то я смотрю, глазёнки твои засверкали, – вдруг строго добавила Маня и ласково погладила стриженую голову Лизы. Лиза так никогда и не узнает, что именно в этот миг Марья решила не выдавать её Лыховым. Очень уж в этот момент напомнила она Марье её младшего сына, умершего зимой от скарлатины.
А где сейчас мама?
Спит. Пошумела немножко, доктор ей укол поставил.
Что значит, пошумела?
Лиза, ты уже большая, ты понимать должна, что, когда у человека ум больной, он себя по-другому ведет. Если иной раз и случиться просветление, как сейчас, то ненадолго. Будет божья воля, поправится твоя матушка, ты молись за неё. А сейчас тебе лучше уехать отсюда подальше. Ты куда собираешься, мать что-нибудь посоветовала?
Нет, у нас всю родню забрали.
А где ты всё это время была?
В лесу, в какой-то зимовьюшке, – Лиза солгала, не задумавшись, даже сама удивилась.
Что дальше то делать будешь?
Не знаю. Тетя Маня, а вы почему в больнице?
Так я тут санитаркой работаю.
А живёте здесь в Заларях?
А вон видишь дом, я там угол снимаю. Только ко мне нельзя. Тебя сразу увидят.
Я понимаю. Я вас завтра найду.
На этом они расстались.
Воспоминания Лизы подошли к самому страшному моменту. На следующий день мама умерла. Ей не удалось попрощаться. В том же одичавшем прибольничном лесочке тётя Маня, утирая краем платочка слезы, убедила ошеломлённую новой бедой девочку срочно уехать: