Под покровом ночи
Шрифт:
Кэссиди даже не удосужилась ответить ему. Она просто откинула простыню и спрыгнула с кровати.
Пол под ней подкосился. Пьяно пошатнувшись, Кэссиди почувствовала, что падает. И упала бы, не подхвати её руки Ричарда — крепкие, уверенные, элегантные и смертоносные. Какая-то крохотная и предательская часть её существа призывала Кэссиди прижаться к нему, закрыть глаза и искать у Ричарда утешения и поддержки. Но все-таки она устояла перед соблазном. Да и сам Ричард, убедившись, что Кэссиди утвердилась на ногах, тут же отпустил её.
— Что,
Кэссиди с вызовом посмотрела ему в глаза.
— Нет, Ричард, напротив — недостаточно, — сказала она.
Когда они спустились в вестибюль, уже начались часы "пик", но Билл уже остановил такси, которое дожидалось у входа с включенным счетчиком. Мабри выглядела бледной и отчужденной, Кэссиди же не сразу поняла, что Ричард вовсе не провожает их к машине, а тоже собирается ехать в больницу.
Заднее сиденье такси оказалось довольно тесным. Длинные ноги
Ричарда сразу оказались прижаты к ногам Кэссиди, и всю дорогу она ощущала крепость его мышц и жар его тела.
Кэссиди была рада, что Ричард решил сопроводить их. Впервые за долгое время спокойствие и выдержка изменили ей. Поэтому Кэссиди нисколько не возражала, когда Ричард возглавил их поход по лабиринтам мемориальной больницы Слоан-Кеттеринга. Она послушно плелась следом, одной рукой поддерживая за талию внезапно сдавшую Мабри.
Наконец достигнув этажа, на котором находилась палата Шона, Кэссиди не сразу поняла, почему на их троицу так странно смотрят. Лишь потом она сообразила, что смотрели вовсе на неё с Мабри, а на Ричарда Тьернана, печально знаменитого убийцу, и во всех глазах читалось нескрываемое любопытство пополам с ужасом.
Первой в палату вошла Мабри, а Ричард и Кэссиди остались в небольшой и безлюдной приемной. Кэссиди старалась не смотреть на Ричарда, опасаясь того, что может увидеть. Нервы её были напряжены до предела, и она всерьез боялась, что, взглянув на Ричарда и разглядев в его глазах холодное, убийственное презрение, не выдержит и сорвется.
Мабри вышла из палаты, лицо её было бледно как полотно, по щекам катились слезы. Кэссиди шагнула к ней, но тут, откуда ни возьмись, появилась Бриджит и, прижав Мабри к своей необъятной груди, начала нашептывать слова утешения.
— Иди теперь ты, Кэсси, — сказала она через плечо. — Я позабочусь о твоей мачехе.
Кэссиди не удержалась и украдкой взглянула на Ричарда. Лицо его казалось высеченным из гранита.
— Хочешь, чтобы пошел я? — спросил он.
Этого Кэссиди не ожидала.
— А ты хотел бы посмотреть на него?
— Не особенно.
— Тогда почему ты здесь?
— Ради тебя.
Вот так просто. И вот так непонятно. Особенно в эту минуту, когда на сердце Кэссиди скребли кошки. Она молча кивнула и проследовала за опрятной медсестрой в палату отца.
— Десять минут, — наставительно промолвила медсестра. — Скорее всего он вас не узнает, но… мало ли что.
Дверь за её спиной закрылась, и Кэссиди осталась
Кэссиди подошла к кровати и остановилась. Она внезапно успокоилась.
— Ты как всегда не мог не устроить представления, — заговорила она. Неужто надо было так выпендриваться? Да ещё на собственной вечеринке?
Глубоко ввалившиеся глаза Шона были закрыты, лицо казалось пепельно-серым. Он казался неживым, выпотрошенным, костяком, обтянутым кожей.
Кэссиди прикоснулась к руке, свободной от трубочек и проводков.
— Ты ведь ещё жив, я знаю. И ты не имеешь права уйти, когда ещё так много не сделано. Да, книгу ты закончил. Ну и что? Что, если я скажу тебе, что все в ней вранье, с первой до последней буквы? Что тогда? Тебе это важно?
Не дождавшись ответа, она продолжила сама:
— Скорее всего — нет. Тебя всегда больше увлекала форма, нежели правда. Книга станет бестселлером, принесет уйму денег. Ты из-за денег пошел на это, да? Чтобы Мабри жила припеваючи?
Одно веко слегка дрогнуло, но приборы продолжали жужжать и гудеть с прежней безжалостной монотонностью.
— Разумеется, ты хотел прежде всего создать шедевр, — продолжила Кэссиди. — На альтруистический поступок ты не способен. И от меня ждешь того же. И, конечно, мечтаешь уйти, овеянный славой. Жаждешь получить ещё одну Пулитцеровскую премию, пусть даже — посмертно. Или, может, Нобелевскую? Я согласна получить её за тебя. Подготовлю трогательную речь про вас с Ричардом. К тому времени вы уже оба будете на том свете. Ты веришь в существование ада? Так вот, вы там встретитесь.
На мгновение ей показалось, что в лице Шона что-то изменилось. Кэссиди крепче стиснула его запястье и пригнулась ниже, разозленная, как никогда. Она и сама не понимала, почему плачет — не пришла в себя после стольких потрясений, должно быть. — Не смей умирать! — яростно прошипела она. — ты ещё не сказал мне, что любишь меня! Слышишь, черт бы тебя побрал? И я ещё не успела сказать, что люблю тебя!
Шон не шелохнулся.
— Послушай, сукин ты сын! — гневно выкрикнула Кэссиди. — Я не позволю тебе просто так умереть — подай хоть како-то знак!
Глаза умирающего приоткрылись. На какой-то ничтожный миг. Нос и рот его были закрыты респиратором, так что при всем желании Шон не мог вымолвить и слова. Но Кэссиди прочитала все, что хотела, в его потеплевшем и озадаченном взгляде. Почувствовала слабое прикосновение пальцев. И тут же глаза его закрылись, а рука обмякла.
Кэссиди отпустила отца. Смахнув с глаз слезинки выпрямившись и расправив плечи, направилась к выходу, надеясь, что
Ричард уже ушел и оставит её в покое.
Но Ричард — в полном одиночестве — ждал её, стоя посреди приемной. На мгновение Кэссиди приостановилась, не зная, как быть дальше.