Под позолотой — кровь
Шрифт:
– Симоненко?
– Начальник городской милиции. Вначале двух ментов прислал, а потом еще.
Гаврилин помялся немного. Он почувствовал какую-то странную ироничную интонацию в голосе бабы Агаты. Плевать.
– Вы так говорите, будто не верите, что это он и есть убийца.
– А, верю, не верю – какая разница. Только я думаю, что у того, кто таких людей убил, ума должно было хватить не лезть в горы.
Толково. Это он опять проворонил. И видел же досье на группу. Ясно ведь было сказано, что интеллект выше среднего, не говоря уже о физической и специальной
– А… – начал было Гаврилин, но услышав, о чем говорит баба Агата, замолчал.
– Целый день сегодня в больницу покойников везут. Девчата говорили, в покойницкой места свободного уже нет.
– Так уж и нет?
– Сам считай. Девять покойников привезли из «Южанки», троих, Васю Кинутого, Серого и Гопу, днем привезли, троих привезли вот совсем недавно, с набережной. А перед этим незадолго, еще троих после аварии. Только говорят, что женщина, из аварии, свидетельницей была в кафе. Вот и посчитай. Восемнадцать выходит.
Восемнадцать. У них тут просто эпидемия. И вот интересно, сколько из этих покойников на совести его группы? Да, и еще – почему это с набережной привезли только трех? Одному сломали шею за киоском, еще трое были с Дашей… Кто-то из них ушел. И еще не исключено, что сегодня в больнице может что-то произойти.
Не похоже, что Дашу здесь просто так бросят.
– А девушка эта, с набережной, – начал Гаврилин, но из коридора донесся грохот и крик.
– Мне насрать, что он устал. Давай сюда врача.
Для Жени, правой руки Грека, все в жизни было предельно ясно. Есть те, кого он топчет. И есть те, кто может топтать его. Первых должно быть как можно больше, а вторых – как можно меньше. Лучше всего, чтобы таких вообще не было. Но тут Женя ясно представлял себе, что самым крутым ему быть еще рановато. Пока еще ему была нужна спина, за которой можно отсидеться.
Женя был верен Греку. И эта верность была не слепой, а основывалась на здравом рассудке и расчете. Женя выполнял приказы только одного человека, Грека. Это было трудно, это было опасно, но больше никто не смел ему приказывать. Даже Король мог что-либо потребовать от Жени только через Грека.
А еще Женя учился. Грек поручал Жене самые сложные и грязные дела, Женя это сознавал, но одновременно он сознавал, что именно эти задания придают ему веса в глазах окружающих. Женя всегда был спокоен. Кровь и грязь не возбуждали в нем никаких эмоций. Он делал работу. И презирал всякую шелупонь, способную отправить человека на тот свет просто так, походя, или просто для того, чтобы повеселиться.
Женя делал только то, что ему приказывал Грек и делал это только потому, что ему это приказал Грек. Он чувствовал, что это поднимало его над толпой и одновременно осознавал, что в этой иерархии хищников он все еще пока проигрывал Греку. Тот вообще не делал из насилия проблемы. Для Грека насилие просто было неотъемлемой частью жизни. Не развлечением, как для криминальной мелочи, не работой,
Это у Жени еще не получалось. И не потому, что он к этому не стремился. Просто он был скован в свободном проявлении чувств – решения принимал не он. Но зато, выполняя эти решения, Женя мог быть решительным и непреклонным.
Когда Графин, приезжий урка, полоснул Свата по лицу ножом и убежал, Женя некоторое время ждал результата погони, не обращая внимания на крики порезанного. Шрамом больше, шрамом меньше. Поорет и перестанет. Будет в следующий раз осторожнее. Он даже прикрикнул на Свата.
– Херово мне, – простонал Сват, – глаз кажись течет.
Женя брезгливо осмотрел рану, которую сват зажимал рукой. Из под пальцев помимо крови выступало и что-то липкое и прозрачное, словно плоть медузы на песке.
– Глаз он мне угробил, падла, – выл Сват, – глаз мой.
Когда по телефону Грек приказал отвезти Свата в больницу и сделать все побыстрее, Женя решил действовать максимально просто.
Он привез на машине раненого в больницу, обматерил через закрытую дверь и дежурную и мента, не обращая внимания на попытки остановить его, отодвинул в сторону охранника и потащил Свата по лестнице вверх, в хирургию.
Сват уже не кричал, а тихо скулил. Он уже понял, что с глазом придется распрощаться и мучительно переживал потерю. Еще час назад все было в порядке, он спокойно, с чувством превосходства, говорил с приезжим и даже наслаждался его волнением и беспомощностью. Влип, козел, сам виноват. И всего за секунду – острое и щемящее чувство потери. Даже боль отступила на задний план.
Сват тупо шел за Женей, прижимая к ране полотенце, участие в ругани не принимал. Мент в приемном отделении съехал с базара быстро, он знал Женю и понимал, что ссориться с ним не стоит, и что если Женька что-то делает, значит за этим стоит Грек.
Дежурный мент на пятом этаже увидев Женьку и залитого кровью Свата, оторвал задницу от стула и даже лапнул автомат на столе перед собой.
– Куда?
– Где дежурный врач? – демонстративно не обращая внимания на оружие, спросил Женя у медсестры.
– Отдыхает, устал.
– Что?
– Устал, – медсестра покосилась на милиционера, – сказал не беспокоить.
– Не беспокоить… – эхом повторил за ней Женя, – не беспокоить.
Женя спокойно подошел к столу, аккуратно взялся рукой за край столешницы и резко швырнул стол в сторону.
– Мне насрать, что он устал. Веди сюда врача.
Медсестра взвизгнула, автомат загремел по каменному полу, графин взорвался, ударившись о стену, с сухим треском разлетелась настольная лампочка.
– Врача сюда, сука, не видишь – раненый.
Сидевший за столом мент, на отводя глаз от Жени, опустился на корточки, нашаривая отлетевший автомат, трое милиционеров в глубине коридора схватились за пистолеты. Один остался возле палаты, двое побежали к месту происшествия. Они не поняли сразу, кто шумит, и только подбежав вплотную, осознали, что базар здесь неуместен. Стали открываться двери палат, из кабинета выскочил заспанный врач.