Под прикрытием
Шрифт:
– Ну… Положим – представила. И, чё?
– Ты молилась на ночь, Дездемона?!
За горло её - грешную и, на жалобно скрипнувшую кровать… Вдруг:
ТЫРЦ!!!
Всё как-то разом подпрыгнуло и, из вертикального - стало строго горизонтальным… В голове - «вата», в глазах - искры, в ушах - звон.
Затем, приходя в сознание, лицом чувствую мягкие женские волосы. Спрашиваю:
– Что это было? Йеллоустоун в Штатах звезданул или «Планета-X» в Землю врезалась?
Как
– Серафимушка, ты жив? Ох, Боже ж ты мой… Я тебя не сильно?
Блин, она ещё и спрашивает!
– Не, не сильно… Как лошадь копытом!
Самое главное – встревожено ощупываю языком зубы. Живого стоматолога или дантиста я здесь ещё не видел и, сильно сомневаюсь – что они в Советской России сохранились, как вид… Вскоре успокаиваюсь: слава Богу, вроде всё целые – хотя, сильно побаливает нижняя челюсть.
Приподнимаюсь и массируя её, шепелявлю:
– Не удивительно, что Вы так рано овдовели, Софья Николаевна…
Слегка обижается, надувает губки и крестится на иконы:
– Моему Егору Никифоровичу, уже за пятьдесят пять было - когда меня за него замуж выдали. Его и бить не надо было – только дышать на него сильней, чтоб душу Богу отдал.
По ходящим в Ульяновске сплетням, молодая Софья «залюбила» старика вусмерть… Мол, так «на ней» - в собственной постели, тот и умер. Охотно верю и даже слегка завидую – славная смерть. Если б, мне представилась возможность выбирать…
То – только так и, никак иначе!
– Ну, его нафиг – эти «эксперименты». Давайте мы с вами, Софья Николаевна, вернёмся к старой доброй классике. Лягте на кровать попой вниз и постарайтесь поширше раздвинуть ноги…
Спустя несколько минут:
– Серафимушка, а можно я…?
– Если есть желание карябать мне спину – не стесняйтесь. Но лучше помогайте мне - поддерживая за ягодицы. Вот, так… Что-то меня сегодня на Вас укачивает…
***
На следующей репетиции, в моей актёрской игре никаких улучшений замечено не было.
Разочаровавшись во мне, Певницкий махнул рукой:
– Извините, товарищ Свешников… Я в Вас ошибся! Нет у Вас никакого актёрского дарования.
– Ну, на нет и суда нет…, - облегчённо вздохнул, - может, у меня есть способности гримёра?
Тот, внимательно рассматривая мои руки:
– Как знать, как знать… Ну, а что? Вполне возможно!
– Не могли бы Вы давать мне изредка уроки, Аристарх Христофорович?
Приподняв брови:
– А, почему бы и нет? Если материально заинтересуете, конечно…
– Конечно, заинтересую!
Поменялись местами с Бароном… Первая же репетиция и, режиссёр нашего самодеятельного театра восторженно захлопал в ладоши:
– Браво, молодой человек! Вот именно так
Хорошая игра, согласен!
Миша, практически неподдельно напоминал - какого-то сбрендившего на жажде убивать маньячилу, а его жертва также – вполне достоверно, была перепугана до смерти.
– Серафим, я его боюсь…, - сказала она мне по дороге домой.
– «Бояться», удел простушек - которым в большом городе выше панели ничего не светит! Учись управлять своими эмоциями – «весь мир театр и, мы в нём лишь актёры». Кстати… Ты говорила - что умеешь играть на рояле петь и танцевать?
– Когда-то умела, сейчас не знаю…
– В школе имеется пианино – не помешало бы восстановить навыки. Искусство музицирования, пластика женского тела, хорошо поставленный голос – очень много значат для девушки, решившей стать частью высшего общества.
С Нилом Николаевичем я влёгкую договорюсь, а предстоящей очень долгой зимой - всё одно особенно заниматься нечем, пока мой комп не ожил.
Та, печально-отрицающе машет головой:
– Боюсь ничего не выйдет, Серафим! Пианино, оперное пение и балет – считаются чуждыми пролетариату явлениями.
– Это смотря что играть, петь и танцевать. «Искусство принадлежит народу»: это не Пушкин какой-нибудь - это сам основатель первого в мире государства рабочих и крестьян, сказал!
– Брат-Кондрат говорит: «Танцы это мещанство и ничего - кроме полового трения друг об друга не содержат».
– Хм, гкхм… Некоторым дай волю – они комсомол в монастырь превратят!
Однако, проблемка…
– Хорошо! Мы тобой, Елизавета, придумаем свой – пролетарский танец и, не одному человеку в мире - не придёт в голову назвать его «мещанским»!
***
До десяти лет моим воспитанием занималась почти исключительно мама, а она хотела видеть меня непременно «гуманитарием». С самых ранних лет – сколько себя помню, я занимался всякими никому не нужными - как мне тогда казалось, занятиями… Меня же, привлекали всякие железяки да «заклёпочки» - с коими возился отец.
Да, и… В то время, когда другие «нормальные пацаны» в футбол играли, или просто бездельничая ошивались по подъездам - я тащился в музыкальную школу с футляром от скрипки, в изостудию с мольбертом или на бальные танцы с белой обувью в сумке - вызывая их усмешки, нередко переходящие в оскорбления действиями…
Да, ну его на фиг!
По достижения отроческого возраста, я устроил грандиозный бунт и, отец определил меня в «технари» - взявшись за моё воспитание лично. Моя же неприязнь к музыке была настолько сильной, что я даже не стал учиться бренчать на гитаре и распевать во дворе приблатнённый «городской шансон». Хотя, больше чем уверен: это далось бы это мне - просто сказочно легко.