Под прикрытием
Шрифт:
И, никак иначе!
Перед самой войной, по советским городам можно было гулять ночью с девушкой и ничего не бояться.
Ну, а после смерти Сталина в стране наступила вторая «оттепель», очередное «послабление режима» и про хулиганство снова вспомнили…
***
Нижний Новгород не был в ряду прочих российских городов 20-х годов счастливым исключением. Хулиганов на его улицах было до неприличия много и, действуя целыми кодлами - они чувствовали себя на них полными хозяевами. Порою, самому приходилось быть
Милиция была бессильна, пролетарский закон и суд к этой статье чрезвычайно мягок и наглость хулиганов не знала границ – они приставали к женщинам и избивали мужчин. Их действия, начинающиеся с обыкновенного хамства, зачастую заканчивались изнасилованием, грабежом, телесными повреждениями - а то и зверским убийством.
В лучшем случае могут женщине кинуть в лицо дохлую кошку, заступившегося мужчину в худшем случае – избить до полусмерти или даже зарезать. В некоторые места - в парки или кинотеатры, лучше вообще не ходить - все равно эта шпана не даст отдохнуть или смотреть картину.
Лихо заломаные набекрень фуражки, блатные чубчики из-под них, брюки заправленные в сапоги, папироски, свисающие с нижней губы, наглый агрессивный вид. Внимательнейшее отношение к собственной внешности – блатная чёлка спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. По обыкновению в кармане финский нож, кастет или на худой конец кистень – гиря на ремне. Цвет какого-нибудь предмета одежды, или ещё какая «особая» примета - указывает на принадлежность к той или иной банде.
Бывало, этот элемент до того распоясывался – что приходилось вызывать армейские части!
***
Вася Пупкин не истерил, не бился в припадке, не кричал что повесится и не просил у меня револьвер – чтоб застрелиться. Он просто лежал и не моргая смотрел в белый больничный потолок своим единственным уцелевшим глазом. Другой, вместе с большей частью головы был плотно перебинтован – хотя врач утверждает что его удастся спасти.
– Василий… Слышишь, Василий…
Что в таких случаях говорить человеку? Я не знаю…
– Извини, что так получилось.
– Тебе не за что извиняться, Серафим, - голос, как из могилы, - ты сделал для меня всё, что мог…
«Да… Я сделал, «всё, что мог». И теперь на моей совести один труп и один…».
Думаю, бесследно для психики человека такое не проходит. Тяжёлый ожог заживёт - оставив лишь безобразный шрам на коже, но сердце будет кровоточить вечно – даже в загробной жизни…
Если она существует, конечно.
– …Я всё знаю. Я, как рогатый муж, узнал последним про ваш договор с… И о деньгах - что ты её платил за встречи со мной. Она рассказала подруге, а та всем разболтала – над нами смеялся весь университет…
Прикусываю до крови губу:
– Я повёл себя эгоистично
– …Да, над нами смеялись – но нам уже было всё равно: мы любили друг друга. Это было самое счастливое лето в моей жизни! И, лампа, да! Да - твоя лампа у меня почти получилась…
Немножко оживает и тут же вновь гаснет задутой ветром лучиной:
– …Ты ни в чём не виноват, Серафим. Ты сделал всё, что мог для меня. Виноват я – жалкая, никчемная, бесполезная личность…
Вдруг, Василий отвернувшись от меня, уткнулся лицом и зарыдал в подушку.
– Как положили, слезинки не проронил – думал «сгорит», - шёпотом сказал сосед по палате, сморщенный сухой старичок с бородкой и добрыми глазами, - а теперь можно не беспокоиться - проплачется и на поправку пойдёт.
Вася «поплачется», а я?
Мне то что делать – тоже разрыдаться в подушку?!
Я не знаю, что делать. Я просто хочу втихушку прогрессировать – никого не трогая! Почему всё не так получается, как хочется?
ПОЧЕМУ?!
Сижу у его кровати, молчу слушая глухие всхлипы и, эта моя бессловесная беспомощность начинает раздражать, потом злить и наконец – бесить:
«Да тварь я дрожащая или право имею» - говоришь? Да, пойдите Вы к чёрту, Фёдор Михайлович!
Когда он вновь повернулся ко мне красными глазами - немало удивившись, что я ещё здесь, говорю спокойно и взвешенно:
– Василий! Нам объявили войну. Когда мужчине объявляют войну – убивая дорогих для него людей, он идёт на неё и сражается. Ну а там как срастётся – побеждает или погибает на поле боя.
Протягиваю руку и спрашиваю:
– Василий! Ты – мужчина? Ты пойдёшь со мной на войну?
В красном воспалённом глазу Васи загорелась жестокая ярость, он схватил мою ладонь и как мог крепко её сжал:
– ДА!!!
– Хорошо! Но, двое в поле не воины: здесь нужна глубокая разведка, а затем - войсковая операция. Подожди немного, дружище - эти подонки ответят нам сполна и с лихвой.
Встав, рычу - смотря в сторону города через окно и грожу кулаком:
– ДУХУ ВАШЕГО ЗДЕСЬ НЕ ОСТАНЕТСЯ, МРАЗИ!!!
***
– К чёрту учёбу – когда такие дела в городе творятся!
Телеграммой вызываю Барона и Лизу - через день они прибыли из Ульяновска в Нижний Новгород. Объясняю сложившуюся ситуацию, выдаю финансовые средства и объясняю каждому его задачу:
– Мне нужна разведка, Миша! Как твои беспризорники с хулиганами – дружат, враждуют?
– Скорее нейтралитет - мы их не трогаем, они – нас.
Из его рассказов знаю: кроме простого или наоборот - довольно затейливого попрошайничества, беспризорники до прохожих не пристают. У них мысли об элементарном выживании - а не об беспричинном хулиганстве. Но и друг дружку в обиду не дают – у них своя молодёжная группировка «по интересам».