Под сенью проклятия
Шрифт:
Как мне хотелось в тот миг вырваться из кремля, и не высказать. Лишь одно тут держало — изувеченное лицо. Да ещё, быть может, опасение за Аранию. И хорошо бы уйти — да нужно задержаться во дворце. Ещё на какое-то время.
— Зачем ты ходила в покои Граденя?
Голос Досвета прозвучал неожиданно, и я вздрогнула. Ответила, почти не раздумывая:
— Память почтить, невинноубиенного.
— Не ври мне! — Король Досвет резко обернулся.
Губы у него были стиснуты в ровную черту, светлые с сединой брови столкнулись на переносице.
А так я боялась навредить делу. Захоти Глерда, чтобы король все знал — сама бы рассказала. Но она смолчала, значит, и мне не болтать.
Я повернулась, наградила злым взглядом Ершу. Он снаушничал о покоях королю, больше некому. А должен был рассказать все дворцовым сплетникам, на худой конец собратьям-жильцам. Уж те бы расстарались. Хоть и говорят, что у баб длинные языки, но каждая лекарка знает — у мужиков языки побольше бабьих. И по длине, и по языкатости.
— Ты на моего жильца не гляди. — Громыхнул Досвет. — Отвечай, когда тебя сам король спрашивает! Ну?
Ну, чо делать — надо было отвечать. Я распялила глаза, чтоб почестнее казаться. Сказала, стараясь, чтобы голос звучал потверже:
— Правду говорю, король-батюшка. Госпожа Морислана рассказывала мне о вашем сыне. Что сгубили его злодейски, что погиб он совсем юным, а злодеев так и не нашли.
Досвет снова повернулся к окну — быстро, одним махом. Опять закинул руки за спину.
— Сам посуди, король-батюшка. — Продолжила я, глядя на его руки.
Пальцы короля сжались крепко, до белизны. Ой, худо.
— Сама я из дальнего села, таких страстей там отродясь не было. Как же не глянуть-то? Вот ужо вернусь домой, всем расскажу про несчастного Граденя. И про Теменя. Не суди меня строго, король-батюшка, деревенская я, неотесанная, на что ни гляну — удивляюся.
Досвет все молчал. Тут в разговор вмешался Ерша:
— Ты, девица, ври да не заговаривайся. Тебя у двери Граденя ещё и служанки видели. Ты не раз туда заходила. Зачем?
Выходит, те прислужницы, что по лестнице взбирались, меня все-таки углядели, только виду не подали. Все, о чем меня просила Глерда, сделано. Одним махом, за один вечер. Осталось только с ней самой повидаться.
А ещё от ложного навета очиститься. И от королевского допроса отбрехаться. Проще сказать, чем сделать.
— Отвечай. — Напряженно потребовал Ерша. — Или нам позвать королевскую травницу? Саможориха ещё в поре, сама знаешь. Чего не хочешь рассказать ты, расскажет за тебя травка. Только себе хуже сделаешь.
У меня аж дыхание осеклось. Вон чем стращают. И что тут поделаешь? Если очень припрут, решила я, выложу все. С саможорихой шутки плохи. Но до того побарахтаюсь. И зачем только Глерда не рассказала все королю-батюшке? Он, думаю, только рад был бы, поймай ведьмы того убивца.
Я вздохнула, глянула на курносого. Спросила негромко:
— Ты, выходит, для того со мной знакомился,
Он чуть голову отвел, глаза прищурил, передернул бровями. Словно в лицо ему колким снегом швырнули, целой пригоршней. Сказал с неудовольствием:
— Не тяни время, госпожа Триша. Травницу позвать быстрей, чем тебя уговаривать.
Я содрогнулась. Заигралась я, ох заигралась. А сказала все равно то же самое:
— Память почтить ходила.
— Три раза? — Отозвался от окна Досвет.
Одно мне оставалось. Сказать если не всю правду, так хоть какую-то её часть. Ту, что про меня. Может, и отвлеку от прочего.
Я выдохнула, сжала в кулак снова занывшую левую руку. Г лянула в спину Досвету.
— Король-батюшка, дозволь рассказать тебе одну тайну. Если помнишь, госпожа Морислана Ирдраар вошла в твой дворец как женка королевского жильца.
Ерша глянул остро, но смолчал. Король Досвет, не оборачиваясь, неспешно сказал:
— Да, я помню. Она была замужем за Добутой Варятичем.
Ишь ты, как моего отца звали. Не просто Добутой, а Варятичем. Красиво.
Однако король ждал. Я заторопилась:
— В ту пору, как погиб королевич Градень, госпожа Морислана была в тягости. Младенец родился потом. Правда, лицо у него вышло покарябанным. Да и одна рука того, усохла…
Досвет снова развернулся. Глянул на меня так же остро, как Ерша до того. Спросил:
— Значит, ты не Триша Ирдраар, а Триша Добутовна? А почему молчала? Почему Морислана — и сам верч Яруня! — называли тебя дочерью Игора Ирдраара?
Нехорошо про мертвую говорить дурное. А что делать? И про Глерду говорить нельзя, и саможориху пробовать не хочется. Я глянула в глаза королю. Ну, где наша не пропадала.
— Король-батюшка. сам знаешь, госпожа Морислана из норвинов, а у них покалеченных детей положено оставлять в лесу. Такой у норвинов обычай, и ничего тут не поделаешь. Но матушка меня в лесу не оставила. Не смогла, наверно. А вместо того она отдала меня одной бабке на воспитание. Потом взяла к себе, дочкой двоюродного брата нарекла. Тот, говорят, пропал на границе совсем молодым, детей не оставил. Сейчас, конечно, всей правды уже не узнать — но я полагаю, сделала она это не по злобе. А чтобы не смущать свою семью. Они-то думали, что первая дочь госпожи Морисланы умерла ещё в младенчестве.
Досвет наклонил голову, глянул исподлобья, тяжело приподнимая опухшие веки.
— Яруня об этом знает? А вторая дочь, Арания?
— Нет. Матушка не желала, чтобы об этом знали. Сожалела она очень, обо всем сожалела.
Как же я врать-то выучилась, в кремле проживая — аж самой страшно. Да уж, испоганилась я тут, опаскудела.
— Пусть так. Но что ты делала в покоях Граденя, Триша Добутовна? — Строго спросил Досвет.
А тут правда кончалась и начиналась снова ложь. Не хочется врать, а надо. Иначе — саможориха. Или про Глерду рассказ. Ещё и её под беду подведу.