Под солнцем Тосканы

Мэйес Фрэнсис

Самым важным, первичным компонентом блюд бабушки было, конечно, оливковое масло. Её дровяная печка топилась обрезками оливкового дерева; она окунала хлеб в тарелку с маслом, когда готовила тосты, она добавляла свежеотжатое масло в супы и соусы для пасты. Тканевые мешки для оливок висели на камине и за зиму пропитывались дымом оливковой древесины. Даже бабушкино мыло было сделано из масла и пепла из её очага. Её муж или его наемные работники неустанно обихаживали террасы с оливковыми деревьями. Древняя наука учит: подрезать дерево надо так, чтобы птица могла пролететь между главными ветвями и не задеть крыльями листьев. Дерево не должно мокнуть, иначе оливки покроются плесенью прежде, чем их довезёшь до завода. Чтобы подготовить оливки к еде, надо пропитать их в щелочи или солевом растворе — тогда из них уйдет придающий неприятную горечь гликозид. Кроме практических соображений, множество народных примет определяют лучший момент сбора; у луны есть дни хорошие

и плохие. Вергилий много лет назад проверил, насколько справедливо поверье фермеров: «Выбери семнадцатый день после полнолуния, избегай пятого дня». Он также советует жать серпом ночью, когда роса смягчает жнивьё. Я боюсь, как бы Эд не слетел с террасы, если вздумает последовать этому совету.

Некоторые из наших оливковых деревьев просто образцово-показательные: древние, перекрученные, вывернутые. Много молодых побегов выросло вокруг повреждённых стволов. Трудно поверить, что в этих краях температура может понизиться до минус шести градусов. Но так случилось в 1985 году, и как доказательство между деревьями торчат мёртвые пни. Оливы требуют заботы. Каждое дерево придётся подрезать и удобрить. Террасы надо расчистить, пройдясь по ним плугом. Это наша главная работа, но она подождёт. Поскольку оливковые деревья практически бессмертны, ещё один годик они потерпят.

«Он принёс лист оливы, знак мира», — писал Мильтон в «Потерянном рае». Голубь, который полетел назад к ковчегу с ветвью в клюве, сделал хороший выбор. Оливковые деревья умиротворяют. Может быть, всё дело в том, какую роль они сыграли в истории земли. Эти деревья были тут всегда. Они тут растут и будут расти впредь. Независимо от того, будем ли тут жить мы или кто-то другой или не будет никого, они каждое утро будут разворачивать свои листья в сторону солнца.

Несколько лет назад мы с подругой ездили автостопом по Майорке. Мы карабкались по широким террасам между протянувшимися на километры рядами огромных оливковых деревьев. На самом верху мы набрели на каменные лачуги, где прятались от солнца люди, ухаживающие за этой рощей. Мы заблудились, на лугу встретили гуляющего быка, но всё равно весь день ощущали невероятный покой среди этих деревьев, которые казались тысячелетними, а скорее всего такими и были. Гуляя по своему участку, изогнутому полумесяцем, я испытываю то же самое. Пусть расположение деревьев террасами неестественно, но, как ни странно, оно даёт человеку удивительное ощущение естественности. Есть такой очень ранний способ письма, он называется бустрофедон, в нём строчка идёт справа налево, а потом слева направо. Если бы нас учили ему с детства, мы бы, вероятно, поняли, что этот способ самый эффективный. Этимология слова обнаруживает греческие корни и значение «поворачивать, как бык при пахоте». Действительно, этот способ письма похож на боронение террас: в пространстве для разворота, которое требуется быку с плугом в конце каждого ряда, делается петля с выходом на следующий уровень, и движение совершается в обратном направлении.

Пять липовых деревьев не приносят плодов. Они создают тень вдоль широкой террасы возле дома. Мы почти каждый день завтракаем под этими липами. Их цветы висят среди листьев, как жемчужные серёжки, и когда они раскрываются — кажется, все в один день, — аромат обволакивает весь склон холма. В разгар цветения мы сидим на самой верхней террасе, рядом с деревьями, пытаясь определить, чем это пахнет. Я думаю, это запах парфюмерного отдела в магазине дешёвых товаров: Эд думает, что это запах того масла, которым его дядя Сил мазал волосы, зачёсывая их назад. Как бы то ни было, этот запах привлекает всех городских пчёл. Даже вечером, когда мы пьём под липами кофе, пчёлы трудятся над цветами. И так жужжат, будто сюда прилетел весь улей. Это жужжание и убаюкивает, и пугает. Эд первое время оставался в доме: у него аллергия на пчелиные укусы. Но мы им не нужны. Им надо наполнять свои мешочки нектаром, собирать на ножки пыльцу.

Несмотря на аллергию, Эд мечтает о пасеке. Он старается заинтересовать пчеловодством и меня. Он утверждает, что, если меня до сих пор не жалила пчела, это значит, что пчёлы не будут жалить меня и впредь. Я возражаю: однажды меня искусал целый рой ос, но Эд говорит, что осы не в счёт. Он мысленно видит ряд ульев позади лип.

— Ты глазам своим не поверишь, когда заглянешь в улей, — рассказывает он. — В сильную жару десятки рабочих пчёл стоят у входа, машут крылышками, охлаждая свою королеву.

Я заметила, что он собрал много образцов местных медов. Часто на печи стоит горшок с горячей водой, а в нём размягчается горшочек воскового, твёрдого мёда. Мёд из акации бледный, лимонного цвета; тёмный каштановый мёд такой густой, что ложка стоит в нём вертикально. У Эда есть горшочек мёда из тимьяна и, конечно, из липы. Самый дикий — из маккии, вечнозелёного солёного прибрежного кустарника Тосканы.

— Радости

жизни королевы пчёл сильно преувеличены. Она только откладывает яйца, всё откладывает и откладывает. Она совершает один брачный полёт, и он дает ей достаточно плодовитости, чтобы до конца своих дней поселиться в улье. Рабочие пчелы — сексуально недоразвитые женские особи — живут лучше всех. В их распоряжении поля цветов, где можно кататься с боку на бок. Представь себе возможность сколько угодно кататься с боку на бок, например, в розе.

Эд явно увлечён этой мыслью. Мне и самой стало интересно.

— Что же они едят в улье целую зиму?

— Пергу.

— Пергу?

— Это смесь пыльцы и мёда. И рабочая пчела исторгает из своего брюшка золотой воск для сот — таких правильных шестиугольников!

Я пытаюсь представить себе, сколько раз рабочей пчеле приходится летать от улья к липе, чтобы набрать нектара на столовую ложку мёда. Тысячу раз? Горшок, наверное, вмещает продукцию миллионов полётов пчёл, несущих тяжёлый груз медовой росы, с ножками, липкими от пыльцы. В своих «Георгиках», разновидности альманаха древнего фермера, Вергилий пишет, что пчела поднимает мелкий камушек, чтобы достичь равновесия, когда летит при сильном восточном ветре. Он хороший знаток пчёл, но ему нельзя доверять во всём; он считал, что они могут спонтанно рождаться из разлагающегося трупа коровы. Мне понравился образ пчелы, схватившей в лапки камушек, как футболист прижимает мяч к груди, быстро мчась через поле.

— Я мечтаю о четырёх ульях, выкрашенных в зелёный цвет. Мне нравится облачение пасечника, нравится, как он вынимает тёмные соты. Мы могли бы сами катать для себя свечи из этого воска, — продолжает Эд.

Теперь и я увлечена идеей. Но он встаёт и тянется носом наружу, к головокружительному аромату, забыв свою практичность:

— Осы анархичны, а пчёлы...

Я собираю кофейные чашки:

— Может быть, подождём, пока сделают дом.

Там, где растут фиговые деревья, непременно есть вода. На террасах они растут возле каменных желобов, которые мы обнаружили. В естественный колодец сверху ползут паутинообразные корни с растущей над ним фиги. Я одурела от фиг. Их сочная мякоть кажется призрачной. На итальянском сленге il fico — фига — звучит как la fica — вульва. Фига, вероятно, самый древний фрукт, или так кажется из-за того, что Адам и Ева покидали Эдем, прикрываясь фиговыми листьями. Но вот что самое странное: цветок фиги находится внутри фрукта. Чтобы его обнаружить, надо знать жизненный цикл этого растения — неоднозначный, простой, бесконечно изысканный. Здесь мы сталкиваемся с симбиотической системой. Опыление фиги происходит при взаимодействии с определённым видом осы, длиной едва ли в полсантиметра. Женская особь проникает в развивающийся цветок внутрь фиги. Оказавшись внутри, она погружает свой изогнутый игольчатый яйцеклад в завязь женского цветка и откладывает яйца. Если её яйцеклад не может достать до завязи (у некоторых цветков длинные пестики), она всё же оплодотворяет цветок фиги пыльцой, которую собрала за время своего перемещения. Если перевоплощение действительно реально, я не хотела бы вернуться на землю осой этого вида. Если женская особь не может найти подходящего гнезда для откладывания яиц, она обычно умирает от истощения внутри фиги. Если смогла — осы выводятся внутри фиги, и все самцы рождаются без крыльев. Их единственная функция — секс. Они вырастают и оплодотворяют женских особей, потом помогают им проложить туннель и выйти из плода, а сами умирают. Самки вылетают, получив достаточно спермы, чтобы оплодотворились все их яйцеклетки. Насколько это аппетитно — знать, что каким бы ароматным ни был вкус фиги, каждая, по сути, является крошечным кладбищем бескрылых самцов осы? Или, может быть, чувственность этому фрукту придаёт ароматизатор, в который превращаются эти самцы, растворяясь после своей короткой сладкой жизни.

Женщины в моей семье всегда готовили пикули для бутербродов, желе из мускатного винограда, а также мариновали арбузные корки и консервировали персики и сливовое повидло. Я чувствую, что меня тянет к обжигающе горячему котлу, в котором варится малина, к мискам сладких персиков, готовых для помещения в ванночку с терпким маринадом, к огурцам размером с безымянный палец. В Калифорнии я плакала над джемами, которые не затвердевали, над котлами с желе из гуайявы, которое получалось серым, а не эротического цвета светлого топаза, какого хотела добиться. Во мне нет того гена, который был у моей матери; она всегда выставляла ряды малиновых и изумрудных банок фруктовых консервов и мелкие маринованные овощи в банках, которые тут называют sottaceto. Когда я, пропотев целый день, смотрю на результаты своих трудов, у меня в голове вертится одна мысль: «А не взлетят ли они?»