Под солнцем Тосканы
Шрифт:
Festina tarde: Торопись медленно
Когда я выхожу из самолёта в аэропорту Сан-Франциско, меня окутывает холодный туманный воздух, пахнущий солью и выхлопами реактивных самолётов. Таксист переходит улицу, чтобы помочь мне получить багаж. Обменявшись любезностями, мы оба погружаемся в молчание, и я ему благодарна. Я провела в пути целые сутки. Последний этап перелёта, из аэропорта Кеннеди, где мы попрощались с Эшли, до Сан-Франциско, оказался тяжёлым: из-за сильного ветра пилотам потребовался лишний час. Вдоль шоссе — застроенные холмы в ожерельях огней, справа волны залива бьют о покрытие автострады. Я жду, когда мы повернём, сразу за поворотом застывшей белой линией горизонта возникает панорама города. При въезде в город меня поджидают захватывающие
Перед моими глазами всё ещё стоят мощённые камнем города, поля скошенной травы, заросшие виноградниками пологие холмы, оливковые рощи, подсолнухи — для американца пейзаж экзотический. Я шарю в сумке, ищу ключ от дома, мне кажется, он лежал во внутреннем кармане сумки, застёгнутом на молнию. А если потеряла — тогда что? Дубликаты моих ключей есть у двух подруг и у соседки. Воображаю, каково мне будет услышать на их автоответчике: «Я уехала из города до пятницы...» Проезжаем викторианские дома. Все окна осмотрительно закрыты ставнями, занавески задёрнуты, фонарь над крыльцом освещает деревянные перила и горшки с фигурно подстриженными кустами. На улице пусто, даже с собаками никто не гуляет, никто не бежит в магазин за молоком. Я чувствую острую тоску по городам, где все люди, оставив ключи болтаться в дверных замках, ради вечерней прогулки высыпают на улицу, гуляют, наносят визиты, делают покупки, пьют эспрессо. Эд всё ещё в Тоскане — его университет начинает работать позже моего, и он всё ещё надеется, что пропавший пескоструйщик даст о себе знать. Таксист высаживает меня и уезжает. Мой дом не изменился: куст вьющейся розы подрос и пытается обвиться вокруг колонны. К своей великой радости, я нахожу ключ вместе с оставшимися итальянскими монетками. Кошка Сестра выходит меня приветствовать своим жалобным «мяу» и трётся боками о мои ноги. Я беру её на руки, вдыхаю исходящий от неё запах земли и сырых листьев. В Италии я часто просыпалась: казалось, что она прыгнула ко мне на кровать. Она ложится сверху на мою сумку и сворачивается, чтобы поспать. А считается, что она ужасно страдает в моё отсутствие.
Лампы, коврики, сундуки, пледы, картины, столы — удивительно, какой уютной кажется вся эта захламлённость по сравнению с нашим пустым итальянским домом. Книжные полки, уставленные книгами, стеклянные кухонные горки, в которых выстроились раскрашенные блюда, кувшины, тарелки — всего так много. Ковровая дорожка в холле такая мягкая! Как я могла не скучать по всему этому? Вирджиния Вулф во время войны жила в сельской местности. После одной из бомбардировок она вернулась в Лондон, в свой квартал, и обнаружила, что её дом лежит в руинах. Она предполагала, что должна быть подавлена, но вместо этого почувствовала странную эйфорию. Уж я-то не почувствовала бы, это точно. Помню, после землетрясения я неделю не могла прийти в себя, была потрясена: у меня треснул камин, разбились вазы и бокалы. Просто мои ноги привыкли к прохладным терракотовым полам, а мои глаза — к пустым белым стенам.
Я всё ещё одной ногой там.
На автоответчике одиннадцать сообщений. «Ты вернулась?» «Мне нужна твоя подпись на выпускном удостоверении...» «Позвони и подтверди нашу договорённость». Приходившая навести порядок в доме женщина оставила листок из блокнота с перечнем других звонков, всю почту сложила в моём кабинете. Набралось три пачки высотой до колена, в основном макулатура, и я заставляю себя тут же просмотреть всё это.
Я тянула с отъездом до последнего, так что теперь обязана сразу же отправиться в университет. Занятия начнутся через четыре дня, но, несмотря на постоянный обмен факсами и толкового секретаря, я как заведующая кафедрой должна лично проверить, всё ли готово к учебному процессу. В девять я уже там, в габардиновых брюках и шёлковой набивной блузке. «Как провели лето?» Все обмениваются впечатлениями. В начале учебного года всегда бодрое настроение, атмосфера энтузиазма. Надо забежать в книжный магазин и, если студенты не толпятся за учебниками, купить набор отточенных карандашей, блокнот и несколько блоков бумаги для записей. Но приходится подписывать разные документы, делать звонки. Я впряглась в рутину привычной работы и стараюсь не замечать сбоя биоритмов после вчерашнего перелёта.
После работы иду за продуктами в бакалейный магазин. Вижу, что к штату магазина прибавился массажист. Можно задержаться в его узенькой кабинке и за семь минут массажа расслабиться, а потом
В Брамасоле сейчас восемь утра. Эд, вероятно, рубит сорняки под оливковым деревом или бродит по участку, поджидая пескоструйщика. На повороте к гаражу встречаю Эвита, бомжа с одним зубом, он роется в нашем мусорном бачке — ищет бутылки и банки. Мой сосед повесил на дверь своего гаража плакат «Визуальное наблюдение».
Последнее сообщение на автоответчике: сначала помехи, потом голос Эда, почему-то скрипучий. «Надеялся застать тебя, милая. Ты ещё на работе? Когда я вернулся из аэропорта, пескоструйщик был тут. — Долгая пауза. — Этого не описать. Шум стоит просто невероятный. У него огромная установка с генератором. Песок на самом деле летит струей во все стороны и засыпает все щели. Это как буря в Сахаре. Вчера он обработал три комнаты. Ты не представляешь, сколько песка на полу. Я вынес всю мебель на террасу, а сам обосновался в одной комнате, но песок летит по всему дому. Балки смотрятся очень хорошо; они из каштана, только одна из вяза. Не знаю, как у меня получится избавиться от этого песка. Он у меня даже в ушах. Его просто не вымести, это бесполезно. Жаль, что ты этого не видишь». Эд редко говорит так эмоционально.
Его следующий звонок — с автострады возле Флоренции, по пути в Ниццу и домой. У него измученный и ликующий голос: пришли разрешения! Вся пескоструйная обработка сделана. Однако Примо Бьянки не сможет заняться домом, потому что ложится на операцию. Эд снова встретился с Бенито, желтоглазой копией Муссолини, и заключил с ним контракт. Работа начнётся безотлагательно и закончится в ноябре, как раз вовремя, к Рождеству. Очистка от песка идёт медленно; пескоструйщик сказал, что песок осыплется вниз понемногу, лет за пять!
Ян, который помогал нам при покупке дома, обещает проследить за выполнением работ. Мы подробно расписали всё, о чём успели подумать: где поставить штепсельные розетки, выключатели и радиаторы, как переделать ванную, где купить арматуру и кафель, которые мы для неё подобрали, как установить кухонный гарнитур — указали даже высоту мойки и расстояние между мойкой и водопроводным краном. Теперь мы с беспокойством ждём сообщений из Брамасоля.
Первый факс приходит 15 сентября. Бенито в первый же день сломал ногу, и начало работы откладывается до тех пор, пока он не сможет ходить.
«Торопись медленно» — таков был лозунг Возрождения. Художники выражали эту мысль, рисуя змею, держащую в пасти свой хвост, или дельфина, обвивающего якорь, или сидящую женщину, в одной руке которой были крылья, а в другой — черепаха. В нашем случае, применительно к Брамасолю, крылья надо заменить на великую стену, черепаху — на центральное отопление, кухню, патио и ванную.
Второй факс из Брамасоля, от 12 октября, информирует, что «произошли задержки» и что «возможно, придётся кое-что изменить при монтаже». Внизу приписка: что бы там ни было, нам не надо беспокоиться.
В ответ мы посылаем ободряющий факс и просим, чтобы все вещи в доме тщательно закрыли полиэтиленом и закрепили его липкой лентой.
Тут же приходит другой факс, в котором говорится, что рабочие начали пробивать стену между кухней и столовой, она оказалась очень толстой. Через два дня Ян сообщает последние новости: когда вытащили очень большой валун, дом треснул и все рабочие разбежались, испугавшись, что он рухнет.
Мы позвонили. Разве они не поставили стойки для закрепления пробитой бреши? Принёс ли Бенито стальные упоры? Как это они не знали, что делать? Как такое могло случиться? Ян сказал, что их дома не такие, как в Америке, они непредсказуемы, и что дверь уже установлена и выглядит красиво, хоть и уже, чем мы хотели, потому что рабочие не стали рисковать. Меня мучают мысли, что нам попались некомпетентные рабочие, и страх, что они могли оказаться под развалинами неустойчивого дома.