Под стук колес
Шрифт:
– Папа! Папа! – Радостно закричал он и кинулся к нему на встречу. – Я хочу к тебе!
– Тебе нельзя сюда, – отец улыбнулся такой доброй, родной улыбкой, что у Кольки защемило в груди, и, взяв его за плечи, развернул к выходу.
– Но я хочу, папа! Здесь так хорошо.
– Тебе ещё рано здесь быть, – сказал отец и, подведя Кольку к воротам, мягко толкнул его на выход.
Колька снова оказался в каком-то тёмном коридоре, и с огромной скоростью понёся в низ. Он опять увидел, что Витька продолжает его тормошить, хотел ему что-то сказать, но вдруг стало
– Ну, на конец-то, – вздохнул Витька, – а я уже испугался. Долго же ты не приходил в сознание.
Колька поднялся и начал осматривать себя. Сгустки крови застыли в ушах, в носу и на губах. На голове он нащупал огромную шишку, но странно, боли не было.
– Я батю видел, – тихо сказал он.
– Ты чего? – Удивился Витька, – он же умер давно!
– Нет, он живой. Он там, – Колька показал пальцем куда-то вверх. – Я хотел с ним остаться, но он сказал, что мне туда нельзя, что рано ещё.
– Ты что, в раю был? – Витька с подозрением посмотрел на друга.
– Не знаю, – сказал Колька, – но там такая… такая… – откуда-то выплыло новое, не известное ему слово, и он добавил, – такая благодать.
– Ладно тебе, – сказал Витька. – Давай по домам. Лошади всё равно уже сами в конюшню пришли.
– Хорошо, тогда до завтра. Только ты никому не говори, что я упал с лошади, – и Колька не спеша направился к дому.
Прежде чем войти в дом, он тщательно умылся, благо в бочке было полно дождевой воды, быстро поужинал и лёг спать. Колька ещё долго лежал на спине с открытыми глазами, вглядываясь в темноту, и перебирая в памяти свой полёт по тёмному коридору. Он снова вспоминал тот сказочный, золотистый свет, изумительную, какую-то не земную музыку и встречу с отцом.
– Смерти нет, это точно. – Прошептал Колька, повернулся набок и тут же уснул.
Шурка
Весной 1944 года, Красная Армия, освободив Одессу, погнала захватчиков на Запад. На беду отступающих, пошли дожди и по грунтовым дорогам не то-что проехать, пройти было не возможно. И по нашей шоссейке днём и ночью, под проливным дождём шли голодные и усталые немцы, румыны, итальянцы. Как рассказывали очевидцы, то было жалкое зрелище. Танкисты, расчищая дорогу, спихивали на обочину застрявшие машины и телеги со всем ихним имуществом, которое затаптывалось и засасывалось в раскисший чёрнозём.
Шло время, но каждый год, весной, пускали грейдер и он, идя вдоль шоссе и равняя грунтовку, выгребал из земли всякую всячину. Всегда первым об этом узнавал наш атаман, Шурка Чмырь. Небольшого росточка, худенький, тринадцатилетний пацан с обострённым чувством справедливости и несусветный драчун. Один-на-один с ним боялись выйти даже старшеклассники. Для нас он был непререкаемым авторитетом, а слово его законом.
Однажды Шурка пришёл в школу на второй урок, а на перемене собрал нас и по секрету сообщил:
– «Идёт грейдер». После третьего звонка мы ушли из школы и, не заходя домой, пошли вдоль шоссе в сторону с. Поплавки. Ровно срезанный чёрнозём блестел как антрацит. Весенний
– Сюда – закричал он. В земле лежал снаряд. Нож скрепера прошёлся сверху, не задев взрыватель. Все смотрели на Шурку.
– Щас взорвём – сказал он – надо его выкопать.
Мы не спорили, да и опыт, какой-никакой уже был. Достали снаряд и понесли его в степь по дальше от дороги и людей. В свои 11 лет мы хорошо знали, что за такие дела можем получить от взрослых не только по шее. Быстро собрали прошлогодний былинник, толстые и сухие прутья полыни, да застрявшие в свежей траве перекати поле. Получилась внушительная куча, в центр которой и положили снаряд. Все отошли метров на 60–70 и залегли. Шурка, убедившись, что мы далеко, поджёг бурьян и не спеша подошёл к нам. Время тянулось медленно, костёр уже догорел, а взрыва так и не было.
– Идем, посмотрим – сказал Шурка, поднимаясь из земли.
– Нельзя – откликнулся Вовка – пока не остынет подходить нельзя.
– Ты чё, боишься? – в голосе атамана зазвучала нотка презрения. Это был удар ниже пояса. Все вскочили и, растянувшись цепочкой, пошли к снаряду. Костёр чуть заметно дымил, а лёгкий ветерок уносил вверх быстро гаснущие искры. Витька шёл вторым, но Вовка его обогнал, похоже, хотел быть первым.
Не доходя шагов десять, Шурка остановился, оглянулся назад и тут раздался взрыв. Чёрный столб пепла и земли взметнулся вверх, а рядом с нами прошуршали осколки. Я посмотрел вперёд, Шурки не было, а Вовка крутился на одном месте и кричал:
– Я ничего не слышу! Я ничего не слышу!
Мы побежали вперёд. Наш атаман лежал на траве и улыбался.
– Вот это да! – восторженно сказал он. Из левой руки и правой ноги шла кровь.
– Ерунда – сказал он – я сам встану.
Со стороны колхоза к нам неслась двуколка и двое верховых. Помощь была близко. Шурку с двумя ранениями увезли в райбольницу, а меня вечером ждал болезненный, воспитательный процесс, который, спустя 55лет! я помню очень хорошо.
Курай
Капитан особого отдела МГБ, Иван Подопригора, очнулся от наркоза после труднейшей операции и осмотрелся. Снова палата, белые стены, кровати, тумбочки и стойкий запах хлорки. Тут же подошла медсестра.
– Ну как себя чувствуете, Иван Николаевич?
– Нормально сестричка, нормально, – прошептал он. – А где мой Курай?
– Да здесь он, во дворе. Как привёз вас, так и остался, никому в руки не даётся. Серьёзный конь… – она говорила что-то ещё, поправляя одеяло, но капитан уже провалился в свой мир бреда и яви, где было не понятно, что есть настоящее, а что является просто вымыслом больного сознания.