Под стягом Российской империи

Тумасов Борис Евгеньевич

Осман-паша строго наказал Ахмету-Февзи оборонять Горный Дубняк, разве недостаточно он, Осман-паша, построил здесь укреплений?

А Ахмет-Февзи бежал, и Осман-паша велел его и Измаила-Хаки, сдавшего Телиш, вздёрнуть как шелудивых псов...

Теперь Осман-пашу обуревает забота, как быть в сложившейся обстановке?

Тщательная разведка и наконец демонстрация значительных сил развеяли у Осман-паши всякую надежду на прорыв.

Совершая утренний намаз, Осман-паша опустился на коврик и, пригладив бороду, произнёс:

—

Аллах милосердный, помоги Сулейман-паше пробиться через перевал или вразуми Мехмет-Али начать наступление.

Закрыл глаза, зашептал слова молитвы из Корана. Завтрак у Осман-паши лёгкий — лепёшка, зажаренная на курдючном сале, и чашка чёрного кофе.

Слуга принёс тёплый халат, помог облачиться. Осман-паше подвели коня. Утренний объезд он начал с осмотра укреплений на Зелёных горах. Дорогой смотрел, как идут восстановительные работы, воздвигаются новые укрепления.

В прошлый штурм Зелёные горы доставили Осман-паше немало беспокойства. Молодой, отчаянный генерал Скобелев едва не овладел Зелёными горами. Слава Аллаху, у генерала Зотова не хватило ума выделить в поддержку Скобелеву хотя бы одну бригаду, тогда уж он, Осман-паша, Плевну не удержал бы...

Левое крыло турецких войск прижали румынские дивизии. Осман-паша не слишком высокого мнения о боевых качествах армии Румынии. Румынский князь Карл привёл под Плевну более тридцати тысяч солдат.

Румыны храбрые только за спиной русских солдат. Они трусливые, как ушастые зайцы... Если бы не российская армия, он, Осман-паша, давно бы сидел в лучшей кофейне Бухареста и молоденькие румынские красавицы услаждали бы его зачерствелую в войнах, Душу.

Сладкие грёзы и жестокая действительность... Тотлебен, собака! Проклятый немец, хуже гяура. Он вздумал уморить Плевну голодом...

У Осман-паши глаза наливаются кровью. Он скрипит зубами и ищет на ком сорвать злость, но, не найдя никого, бьёт плетью солдата.

Гнев стихает и Осман-паша сворачивает на дорогу к Ловче. Её перекрыл генерал Зотов, у Софийского шоссе задержался, долго думал о чём-то. Наконец подозвал следовавшего в свите главного интенданта.

— Скажи, Абдул-Керим, ты правильно подсчитал, что на наших складах продовольствия не больше чем на месяц?

— Да, светлейший паша.

— А не крадут ли чего твои интенданты?

— Светлейший Осман-паша, пусть Аллах покарает меня, если мой язык утаит от тебя правду.

— Тогда ответь, Абдул-Керим, какая собака злее, жирная или тощая?

— Тощая, мудрый паша.

— Хи, — оскалился Осман. — Тогда вели своим интендантам уменьшить дневную норму довольствия аскерам.

— Насколько, светлый паша?

Абдул почтительно склонил голову, а Осман-паша продолжал:

— Посмевших роптать казнить во имя Аллаха милостивого.

Во гневе султан Абдул-Хамид, и члены тайного военного совета в страхе ждут, против кого он обернётся. Кто повинен в срыве столь удачно развернувшегося

наступления Сулейман-паши?

Имея значительное превосходство в живой силе, он относительно легко перекрыл дорогу Передовому отряду Гурко на Адрианополь, но вдруг остановился у Шипкинского перевала, хотя по плану тайного совета ещё в августе должен был перейти Балканы и соединиться с Осман-пашой.

По последним сведениям, полученным сераскиром (военным министром), русские блокировали Плевну.

Тайный военный совет пребывал в растерянности, султан требовал указать виновного. Обвинить Сулейман-пашу никто не осмеливался. Как покривить душой, когда Абдул-Хамид помнит: Сулейман-паша предлагал иной план.

На запрос сераскира Сулейман-паша ответил: не ему принадлежит стратегическая разработка лобовой атаки Шипки, а превосходство в силах сводится к нулю характером местности...

— Мой дорогой Вессель-паша, — сказал Сулейман своему любимцу, — военным советникам мудрого султана Абдул-Хамида, кроме седых бород, не мешало бы иметь ум стратегов. Тогда наши таборы не топтались бы здесь, а стояли в Бухаресте и Кишинёве.

— Достойный сердер-экрем, ваши уста утверждают истину. Но что можно сделать сейчас?

Из-под нависших бровей Сулейман-паша испытующе посмотрел на Весселя. Ответил неторопливо:

— Если Осман-паша не сдаст армию Тотлебен-паше и Западный отряд окажется прикованным к Плевне, мы пройдём через Шипку по трупам замерзших русских солдат...

— Но, досточтимый сердер-экрем, может случиться, Осман-паша сложит оружие.

— Тогда, дорогой Вессель-паша, мы окажемся в таком трудном положении, исход которого я не желаю предвидеть.

— Наш сераскир и его военный совет, начиная войну, недооценивали противника, досточтимый сердер-экрем.

Лицо Сулеймана стало непроницаемым.

— Аллах всемогущ, а мы — у ног султана. Вессель молча склонил голову.

В Боготе, прежде чем появиться у главнокомандующего, Гурко зашёл в госпиталь. Он знал: сюда свезли многих из тех, кто получил ранения в бою за Горный Дубняк и на Софийском шоссе.

Раненых было много. Они лежали на соломе в домиках, в овинах, под навесами, укрытые шинелями. Одежды и бинты в сгустках запёкшейся крови.

Повсюду слышались стоны, крики, брань. Звали санитаров, а те метались от раненого к раненому.

Говорить было трудно. Появилась сестра милосердия. Кинула на генерала беглый взгляд, склонилась над молоденьким прапорщиком, принялась перевязывать ему голову.

Гурко представил, как вот сейчас медицинская сестра Юлия Петровна Вревская склоняется над ранеными, утешает их, меняет бинты.

У Иосифа Владимировича закралась мысль, попасть бы сейчас в Белу, повидать баронессу... Но это было несбыточно. Слишком мало времени, чтобы побывать в госпитале, где работает медсестра Юлия Петровна Вревская...