Под удельною властью
Шрифт:
— Вот привел я к тебе, Мирон, работника! — проговорил Михно. — Пусть помогает тебе по мере сил!
Старый изограф, добродушно улыбаясь, взглянул на Марину и ласково сказал:
— Поработай, паренек! Потрудись для Пречистой! Скидавай кафтан-то: в рубахах работать будет сподручнее!
Новый работник исполнил приказание.
— Исперва потри-ка ты краску вон на том камне вместе с мальчонкой! А потом я тебя и к другому делу приставлю!
Марина прилежно взялась за работу.
XII
Прежде
Одним из таких, строго относящихся к своей работе, был и старый Мирон. Вставая рано утром, он долго молился и тотчас же принимался за работу, до окончания которой он ничего не ел. Чем-то неземным веяло от написанных стариком божественных ликов.
Это замечал не раз даже сам князь и ободрял Мирона:
— Работай, друже! Твои иконы точно живые: они внушают некий трепет и располагают к молитве…
Радостно становилось на душе у старого изографа от похвал князя.
Не таков был другой, тоже искусный, изограф, Федор. Небольшого роста, плотный, рыжеватый, с небольшою проседью, угрюмый старик хотя исполнял все положенные по уставу для изографов правила и был не ленив в работе, но тем не менее изображаемые им лики святых, написанные искусно, выглядели неодухотворенно.
Угрюмый Федор ни с кем не разговаривал, в изографной избе резко слышался его голос, в противоположность Мирону, любившему распевать духовные канты слабым старческим тенорком.
Помощником Мирона считался шустрый мальчик Григорий, растиравший для старика на камне краски, но не умевший даже навести грунт на доске.
Тяжелая дума глядела из сумрачных глаз Федора. Он, по-видимому, оставался недоволен приемом нового работника и угрюмо заметил своему товарищу:
— Почто взял парня? Разве одни-то мы не могли справиться?..
— Эх ты, дядя! Все тебе нелюбо, все ворчишь! Смотри на меня: годами тебя много старше, а светло у меня на душе!
Федор ничего не ответил и принялся за работу. Марина старательно растирала краски, дедушка Мирон был ею очень доволен.
— Спорый ты парень, Максим, — Марина назвалась этим именем, — и к нашему делу подходящ… Так и быть, начну обучать тебя. Только помни, парень, это дело святое! К нему надо чистым приступать!
— Не сомневайся, дедушка! Только показывай!
Старик начал объяснять ей первые правила изографного искусства.
Наука далась новому работнику. Скоро он мог уже подмалевывать и золотить фон, писать одеяния святых, но до изображения ликов старик его еще не допускал.
О Фоке и Василько Марина имела уже сведения, но их самих не видела. Но через некоторое время ей удалось с ними встретиться.
Был праздник. Работы были прекращены, работавшие на камнеломне работники пришли в стан повидать товарищей.
Икона
Старый изограф вместе с Мариной вынесли из избы икону и поставили на сошках возле княжего шатра. Благоговейно смотрели собравшиеся на дивный лик Богоматери. В числе пришедших были Василько и Фока.
Марина сразу заметила их, лицо ее вспыхнуло ярким румянцем. Она сдержала себя и не выдала своей радости при виде братьев, боясь быть узнанной. Летний загар, занятия в мастерской, покрытые краской руки совершенно изменили девушку; в молодом помощнике изографа Мирона молодые люди не могли узнать Марину.
Довольная, что свиделась с братьями, девушка возвратилась вместе с Мироном в изографную избу и снова принялась за дело. Старый изограф только удивлялся ее успехам.
XIII
Постройка храма близилась к окончанию. Внутри он был украшен драгоценными камнями и финифтью. Столбы и двери блистали позолотой. В нем князь поставил привезенную икону, для нее был сделан оклад, на который поя шло пятнадцать фунтов золота, много жемчуга, драгоценных камней и серебра. Вся утварь храма была разукрашена драгоценными камнями.
Долго продолжалась работа по постройке храма.
Поработав до осени в изографной, Марина, уже сделавшая такие успехи в иконописи, что могла самостоятельна писать образа, отпросилась у Мирона, у князя и Михно навестить родных. Они не подозревали, что родные эти так далеко, в стольном Киеве.
— Только ты, парень, вертайся скорее: мне с тобой работать сподручно! — говорил старый изограф.
То же самое повторил и мечник:
— Да ты не мешкай дома-то, парень! Побудь да и скачи в обрат скорее!
Девушка не утерпела, чтобы не повидать брата и его товарища. Для этого ей пришлось сделать крюку верст двадцать.
— Куда ж это ты, молодец, собрался? — спросил Фока, не признавший в отроке своей сестры.
— Заскучал больно по своим…
— Ишь ты, парень, какой счастливый!.. А я так свою матушку не скоро увижу! — печально промолвил Фока.
— Что ж? Поклониться ей прикажешь? — спросила Марина.
— Шутник ты, парень, я вижу! Не близко она отсюда, в самом Киеве!..
— Как кланяться матушке Елене будешь, меня не забудь! Скажи, что сын ее названый издалека свой поклон ей шлет! — пошутил Василько.
— А больше никому, други, не прикажете кланяться?
— Ишь, дошлый, все ему знать хочется!.. Сестрице нашей, Марине, не премини поклониться…
Марина поскакала от каменоломни, несколько раз оглядываясь назад. Обратная дорога девушке была знакома, в октябре она уже была дома. Обрадованная возвращением дочери, нетерпеливо расспрашивала вдова о далеком сыне, не забыт был ею и Василько.