Под жёлтым зонтом
Шрифт:
– Хочешь, он тоже будет твоим? Как и «Ермак».
– У тебя рука трясется, – заметил я. – Поставь рюмку, а то мы оба сейчас будем в коньяке.
Можно было ожидать чего угодно, однако Лари послушался. Избавившись от рюмки, он резко повернулся ко мне, и в тот же момент я встал, толкнув его плечом.
– Ты куда? – испугался он.
– Я поеду. Не нужен мне этот дом, Лари. В нем будут жить твой сын с внучкой.
– Котенок, подожди! Я обидел тебя?
– Мне все это не по душе, – признался я. – И разговор этот, и коньяк…
– И я?
Даже в такой момент он сумел разом
– Нет, Лари. Ты же знаешь…
– Подожди, – умоляюще повторил Лари, но я уже вылезал из окна.
Лестница покачнулась у меня под ногой, и стоило мне только вскинуть голову, как Лари уже оказался рядом. Но я удержался.
– Уходишь? – спросил он, наблюдая за мной сверху.
– Мне пора…
– Ладно. Иди.
– Да я уже ушел, – зло пробормотал я и спрыгнул на землю.
Стараясь держаться поближе к стене, чтобы меня не было заметно из окон, я обогнул дом, путаясь в низких лопухах и пиная репейники. Потом со всех ног бросился к машине. Она радостно задышала, как только я включил зажигание. Мы неспеша направились в сторону города, разрезая плотную ночь своими волшебными лучами. Я чувствовал себя еще более растревоженным, чем по дороге к Лари. О моем странном визите он не расскажет, за это я не беспокоился. Мы, все трое, умели хранить тайны. Даже те, которые не удавалось похоронить на протяжении двадцати лет…
Я думал о своем сорвавшемся жутковатом плане и уже не мог с той же определенностью, как у реки, сказать, что рад возвращению Макса. То, что он одним своим появлением спас меня от адского пламени, уже не воспринималось мной с таким восторгом. Моя душа давно была определена в ад. Целых двадцать лет для нее готовили там место, и количество грехов ничего не могло бы изменить. О Лари я старался вообще не думать. Он уже остался жив…
Поставив «Ауди» в гараж, я тихонько пробрался домой. Мама ложилась спать рано. Говорила, что ей так легче скоротать вечера без меня. Когда Арина была не в духе или не здорова и гнала меня домой, мы допоздна засиживались с мамой за картами. Я видел, как она изо всех сил старается скоротать такой вечер и мне. Это было трогательно и бесполезно, потому что без Арины я все равно не находил себе места, чем бы ни занимался.
Прокравшись на кухню, я обыскал холодильник, потому что опять захотел есть. Но кроме банана не обнаружил ничего, что не встало бы мне сейчас поперек горла. Так мама и застала меня посреди неосвещенной кухни с бананом в руках. Кожура свисала с него длинными лоскутами, словно туземная юбка.
– Ты что, детонька? – испуганно спросила она. – Можно зажечь свет?
Я чуть не подавился:
– Конечно! Это я тебя не хотел будить.
– Я думала, ты тоже остался у Лари, – ревниво сказала она.
Не знаю, в ком из этих двоих она видела для себя основного соперника.
– Я бы позвонил… Да там и без меня полон дом народу. Макс вернулся.
– Макс?!
– Да еще и с дочкой. Голова кругом…
– Сколько ж он пропадал? Так ты привез Арину назад? Ну-ка, посмотри мне в глаза!
– Мама, да перестань! Это смешно. Я не маленький, и она тоже.
Упавшим голосом мама произнесла:
– Она осталась там.
– Осталась. Там
– Макс всегда был шустрым мальчиком, – заметила она в пространство.
– Он знает, что я его убью, если…
Она с жалостью воскликнула:
– Ты?! Это ты-то убьешь? О господи, за что мне такое наказание?
– Причем здесь ты, мама?
Это причитания начинали выводить меня из себя.
– Что ты жуешь банан? – в ответ накинулась она на меня. – Если проголодался, так и скажи. Я разогрею
– Ну, мам, – протянул я тем тоном, от которого она всегда размякала. – Хватит меня ругать. Я сам уже весь извелся.
Поглаживая меня по спине, она жалобно спросила:
– Может, тебе поставить ей условие? Или вы женитесь, или …
– Она выберет «или». Ты же сама знаешь
– А на что она тогда будет жить? Разве гонораров хватит?
– О! За это можешь не волноваться. У нее целый воз поклонников.
– С ее-то физиономией? Ой, извини! Я не хотела тебя обидеть
Я миролюбиво заметил:
– Она не красавица, я и сам знаю. Только это не имеет значения.
– Для тебя, дурачка, – буркнула она и хлопнула меня по пояснице.
– Почки отобьешь, – предупредил я.
Мама с гордостью взглянула на свои юные руки:
– Такими не отобьешь…
Я еще долго не мог уснуть и слышал, как мама тоже ворочается в своей комнате. Мне казалось, будто она чувствует каждую мою мысль, хоть и прикидывается простушкой. И было страшно, что в ее лукавом уме мог отразиться тот дикий план, который Макс растоптал, даже не заметив. Это пугало меня всерьез. Я давно смирился с тем, что ничего не значу в глазах Арины, что Макс меня презирает, а Лари относиться, как к предмету купли-продажи… Но я не мог позволить себе потерять уважение мамы. А чтобы этого не случилось, ей следовало знать обо мне, как можно меньше.
Глава 12
Темнота окутывала лицо девочки сброшенной из будущего вуалью, сквозь которую можно было различить женские, совсем взрослые черты: капризно приоткрытые губы, опущенные ресницы. Но когда глаза привыкли, Макс с облегчением увидел, что перед ним лишь младенец. Ее ротик искал во сне материнскую грудь, которой девочка, может быть, и не знала. Она причмокивала, сопела и вздыхала, и Максу подумалось: днем Лика издает куда меньше звуков. Он и не подозревал, что дети бывают настолько тихими.
Когда-то, выстроив в своем воображении таверну «Ветер Зурбагана», они с Кириллом пошли дальше и заполнили белесый песчаный берег своими сыновьями. О дочерях они оба не желали и думать, потому что находились в том возрасте, когда принято презирать девчонок. Жены ими тоже не предусматривались. Однако прошло более двадцати лет, а ни тот, ни другой так и не обзавелся сыном.
Когда Макс подобрал девочку, он не очень задумывался, что делать с ней дальше, одержимый идеей примирения с Кириллом. Он стремился к другу и думал только о том, как заставить Кирилла поверить, что в его душе нет и тени осуждения. Максим освободился от него не так давно и сразу же решил вернуться. Теперь ему казалось, будто все эти годы скитаний он только и делал, что не пускал себя к Кириллу.