Под жёлтым зонтом

Лавряшина Юлия Александровна

– Ты сам-то пробовал?

– Вот еще! – фыркнула Клава. – Он на тебе испытать хочет. Одним директором больше, одним меньше… Незаменимых людей нет!

– Убийцы! – сказал я и подумал: «А сам-то ты кто?»

Начав есть, я уже не мог остановиться. Дегустатор из меня оказался никакой, я был слишком голоден.

– Гляди, как уплетает, – с изумлением протянула Клава. – В жизни не видела, чтоб он так ел. Это о чем-то говорит…

Шураня взмолился:

– Начальник, ты хоть чувствуешь, что глотаешь?

– Мясо, –

ответил я с набитым ртом. – И грибы…

– Ты слопал мою фантазию, начальник, – грустно сказал повар.

Мне стало стыдно. Я вытер салфеткой губы, встал и пожал его большую руку.

– Это было восхитительно! – сказал я с чувством. – Чуть тарелку не проглотил.

Он с подозрением заглянул мне в глаза:

– Тебе правда понравилось? Или ты просто не ел перед этим недели две?

– Сказка! Ты – лучший повар, Шураня.

– А говорят, ты хочешь привезти какого-то француза....

«О, черт! – мои мысли заметались в поисках ответа. – Вот для чего все это…»

– Шураня, – строго произнес я, стараясь даже не мигать, – у каждого человека должен быть выбор. Ты согласен? Сейчас у наших посетителей его нет. Только твоя кухня. И ты не можешь знать: действительно ли они ценят твою стряпню или просто мирятся с необходимостью. А вот когда мы предоставим им выбор, и они предпочтут тебя… Вот это будет победа, Шураня! Смотри, как одна мысль об этом французе тебя подогрела. А если он будет здесь? Ты же станешь просто творить чудеса!

Шураня вздохнул:

– Хитрый ты, начальник! Хоть и выглядишь простачком. Ой, и хитрый…

Следовало бы приструнить его или хотя бы обидеться, но я понимал, что ему необходимо слегка отыграться на мне. Не думаю, чтобы моя пламенная речь его особенно вдохновила, однако возражать он не стал.

Когда, забрав поднос, повар вышел, Клава опасливо заметила:

– А Лари не зря держит тебя в узде… Ты же способен сожрать его с потрохами.

– Нет, – честно ответил я. – Мне никогда не сожрать Лари.

Глава 10

Арине Фроловой всегда нравилось ночевать в незнакомых домах. В этом было что-то страшноватое и волнующее, как в детстве в новогоднюю ночь, когда прислушиваешься ко всем шорохам, и любой скрип половицы возвещает о приближении Деда Мороза.

Незнакомая тень от оконного переплета лежала возле ее кровати. Подвинувшись к самому краю, Арина смотрела, как волнуется лунный свет, и отвлеченно думала, как это лучше описать. И стоит ли… «Если запомню», – привычно решила она.

Арина всегда ленилась вскакивать по ночам, когда сюжет еще не захватывал ее до того, что переставали существовать часы и время суток. Ради же отвлеченной мысли, которая может еще и не пригодится, Арине страшно было выбираться из-под одеяла, потому что во всех домах, где она когда-либо жила, и летом, и зимой царил холод. Самые

интересные фразы и сюжетные ходы она твердила про: себя до тех пор, пока не засыпала. Утром она садилась их записать и, обычно, уже не вставала из-за стола до прихода Кирилла.

Он молчком брал ее за руку и вытаскивал их с собакой на улицу. Или вел в свой ресторан, уже без собаки, конечно. Арина давно знала, что «Ермак» – его гордость. Уже на пороге у Кирилла делалось такое лицо, будто он готовился войти в храм. Заведение было небольшим, зато в самом центре, и у Кирилла были на его счет наполеоновские планы. Но Лари стоял на его пути, как гранитный утес. Целый год Кирилл бился за то, чтобы установить в зале декоративный водопад и поселить маленьких крокодилов.

«Зачем тебе понадобились крокодилы?» – хохотала Арина. Он обиженно выпячивал губы: «Как ты не понимаешь? Присутствие хищников даже самому бездумному веселью придает осмысленный вид».

Ей захотелось спросить: «Поэтому ты при мне всегда такой грустный?» Но Арина побоялась, что его ответ может оказаться слишком откровенным. А она знала, что откровенность уже многим людям осложнила жизнь, и старательно избегала ее. И в то же время она была честна с Кириллом, ведь откровенность и честность – разные вещи. Даже если б ей вздумалось исповедоваться перед ним, Кириллу не в чем было бы ее упрекнуть. Но полная искренность возможно только между по-настоящему родными людьми. Арина не позволяла ему привыкнуть к мысли, будто он может стать ей по-настоящему родным. Почему – она и сама не знала.

Но в эту минуту ей хотелось, чтобы Кирилл оказался рядом. Было так приятно засыпать, когда он обнимал ее сзади, всегда такой горячий и готовый к любви. Согревая ее ноги, Кирилл приговаривал: «Как ты ухитряешься спать без меня, лягушонок?» Она сонно поправляла: «Рысь. Ты же говорил, что я – рысь». – «Сейчас ты – холодный лягушонок». Иногда у него внезапно вырывалось: «Но я так люблю тебя!» – «Я тоже», – отвечала Арина таким тоном, что он еще долго воздерживался от признаний, которые ничего для нее не значили, как и все слова, произнесенные вслух.

Кирилл уехал всего пару часов назад, а она неожиданно заскучала. Будь Арина у себя дома, этого с ней не случилось бы, ведь ни разу до сих пор отсутствие Кирилла не оборачивалось пустотой.

«Просто я еще не освоилась тут, – решила она и, высунув из-под одеяла руку, потрепала спавшего на паласе Цезаря. – Мне чуть-чуть одиноко, тянет покурить и с кем-нибудь поболтать… Почему я не спросила у Лари можно ли курить в комнате? Все относятся к этому по-разному… А если я притащусь к нему среди ночи, он может не так меня понять. Или – так? О нет, он слишком стар для этого! Да и я тоже. Мне совсем не хочется никаких романов… Кроме тех, что я выдумываю сама. И никогда не хотелось».