Под знаком змеи.Клеопатра
Шрифт:
К середине февраля алтарь Геракла в храме Зевса был готов. Он обошелся нам довольно дорого, поскольку в этом большом городе, как ни странно, не так-то легко оказалось отыскать искусного скульптора. К тому же, чтобы выполнить эту работу, ему надо было видеть Антония вблизи. Это взялась уладить Клеопатра. Она пожаловалась императору, что портреты на монетах выполнены грубо и совсем не похоже. В следующий раз она хотела бы поручить их чеканку более опытному мастеру, чтобы весь мир мог увидеть подлинное изображение своих повелителей. Антоний сразу же согласился с этим. Таким образом Скопа, так звали этого искусного скульптора, резчика по камню и мастера бронзового литья, смог приступить к работе. Он запретил
— Во имя всех богов, скажу я вам, этот парень не выказывает ни малейшего уважения к Антонию. Он безо всякого стеснения прикладывает к его голове свой угольник, бегает вокруг него с острым циркулем, как будто хочет его заколоть, и обматывает его вокруг живота измерительной лентой. Антоний только усмехается и недоумевает, ведь на монетах он будет изображен не в полный рост, а о настоящих намерениях этого ваятеля он ничего не знает. А тот дает своему языку гораздо меньше воли, чем рукам, и бормочет только что-то о пропорциях и sectio aureo — да, он употребляет какое-то непонятное латинское выражение.
— Золотое сечение? — перевел я. — Это какой-то термин у ваятелей, но я тоже не знаю, что он означает.
Как бы там ни было, Скопа выполнил свою работу точно к сроку. На церемонии открытия алтаря император появился в пурпурной тоге и золотом лавровом венке. Его сопровождала Клеопатра, это было одно из немногих ее официальных появлений в Антиохии.
Я уже говорил, что жители больших городов почти ни перед чем не испытывают священного трепета. Однако на этот раз антиохийцы показали себя с лучшей стороны.
Императоров, консулов, префектов, сатрапов и клиентальных правителей здесь можно было встретить почти каждый день, но египетская царица — это было что-то необычное. А может быть, дело было также в том, что все знали: этот алтарь возведен на деньги города, стало быть, и на те, которые получены от налогов. Поэтому каждый хотел взглянуть на подарок, в котором он также принял участие.
Антоний опустился на колени перед статуей, на пьедестале которой была сделана надпись: «Своему божественному предку с уважением и благодарностью от Марка Антония, имп.».
Вечером мы отпраздновали это событие в узком кругу. Ирас, желая подразнить Алекса, позаботилась, чтобы император узнал, кому пришла в голову идея этого подарка. Да, Алекс уже снова был тут. Он был для нашего общества тем же, чем соль для бульона: никто особенно не любил его, но все ему благоволили.
Антоний выразил мне особую благодарность, подмигнул и сказал:
— У меня есть еще кое-что специально для тебя, Олимп, или, если хочешь, Гиппократ. Тем самым я выполню наконец обещание, на которое ты, вероятно, рассчитывал, а я забыл о нем.
Он протянул мне медную дощечку и я прочел: «Олимп, называемый Гиппократом, личный врач Ее Величества царицы Египта, с этого момента и до окончания парфянской кампании назначается главным врачом всего римского войска в звании трибуна с соответствующим жалованьем. Все другие врачи, участвующие в этом походе, должны подчиняться главному врачу Олимпу, называемому Гиппократом.
Дано в Антиохии в пятый год правления императора Марка Антония».
Голова моя гудела, как потревоженный улей, а язык стал сухим, как старый пергамент.
— Похоже, он не рад, — язвительно заметил наблюдавший за мной Алекс.
— Вероятно, он проглотил язык от радости, — сказала Клеопатра, и это прозвучало не особенно иронично.
Мне пришлось откашляться и дважды попытаться ответить, прежде чем язык наконец меня послушался.
— Это большая честь, награда, которую я очень ценю…
Я считал, что здесь не обошлось без интриг со стороны
Алекса, которого потом сочли чуть ли не предателем и который потерял всякое влияние
В Риме многие порицали императора за то, что он- все откладывал кампанию, которую давно уже мог победоносно завершить. Его нерешительность приписывали пагубному влиянию «египтянки», и многие друзья Антония советовали ему порвать с ней. Я знаю это от него самого, и он всегда подчеркивал, что медлил вовсе не из-за Клеопатры, а просто выжидал удобного момента, чтобы быть уверенным в победе. И такой момент наконец наступил.
Правивший до этого парфянский царь Ород — его сын был побежден и казнен римлянами — отрекся от престола. Его преемник Фраат начал с того, что убил своего двадцатидевятилетнего брата, чтобы устранить других претендентов на трон. Его отец, старый царь, не одобрил такого в ответ на что этот милый сын приказал убить также и его. Многие парфяне были возмущены этим и покинули страну. Среди них был также Монес, один из самых влиятельных вождей племен.
Однако вернемся к тому празднику, который Антоний устроил для своих друзей в честь освящения алтаря Гераклу.
Немного овладев собой, я увидел сияющие лица друзей, которые готовы были порадоваться вместе со мной и которых смутил мой испуг. Я вновь обрел способность чувствовать. Меня затопила волна доброжелательности и дружеского расположения, и настроение мое еще больше изменилось от короткой речи, которую произнес император:
— Светлейшая царица! Мои дорогие друзья! В жизни отдельного человека, рода, племени, народа или государства возникают иногда трудности, которые можно разрешить, хорошенько все обдумав, или смягчить, пойдя на взаимные уступки. Противостояние с парфянами, к сожалению, не относится к таким. Когда царь Митридат продвинул границу своего государства на запад, он уготовил своим преемникам плохое наследство: споры с Римом. Если сталкиваются друг с другом два камушка, то более легкий отлетает в сторону, если два камня — то тот, что поменьше, откатывается, а если это две скалы, то меньшая из них под давлением большей разваливается на куски и превращается в пыль, которую развеивает потом ветер. Вы знаете, дорогие друзья, что я имею в виду. Скала парфянского царства преграждает нам, римлянам, путь на восток. И у нас не остается иного выбора — мы должны разрушить эту скалу. До сих пор победа всегда оставалась за нами, и сейчас, с парфянами, будет так же.
Антоний остановился, выпил вина и взглянул на меня.
— Сегодня мы поздравляем тебя, Олимп-Гиппократ, с тем, что ты избран, чтобы стать участником этой великой истории, ты запомнишь это на всю жизнь.
Он поднял бокал.
— За Рим, за Египет, за победу!
Все поднялись и выпили стоя. Только наша царица осталась сидеть, и по движению ее губ я понял, что она прошептала: «За Египет, за победу!» Или, может быть: «За Антония, за победу!»
Все в свитах Клеопатры и Антония были уверены, что римская армия победит. Да и в самой армии, как увидел я позднее, каждый солдат также был уверен в победе.