Под знаменем Сокола
Шрифт:
Это уже много дней спустя, когда воеводы подсчитают все потери, станет ясно, что битву они выиграли, можно сказать, малой кровью. В ту ночь разгром хазар представлялся Анастасию едва ли не Пирровой победой, ибо такого количества порубленных, пострелянных и просто раздавленных людей он не видел даже в Ираклионе. Раненые лежали повсюду вперемешку и вповалку: славяне с печенегами, руссы и варяги с булгарами, и новых продолжали приносить. Печенежские женщины и подростки до самого утра бродили по полю, отыскивая тех, кому еще можно помочь.
Понятно, что ромею и его премудрой
— Ох, обидно-то как! — сокрушался кучерявый парнишка с повязкой на пол-лица. Хазарская сабля обошлась с ним жестоко: правого глаза он и вовсе лишился, левый приходилось спасать. — Меня боярыня молодая лечила. Говорят, она красавица, ни в сказке сказать, ни пером описать, а я ее так и не увидел!
— Увидишь еще! — успокаивал его дядька Нежиловец, сноровисто перевязывая следующего раненого. — И ее, и других красавиц. Если все пойдет, как боярыня надеется, хоть одним глазом, а увидишь!
— Что за радость на красавиц этих глядеть! — вздохнул рядом боец с простреленной грудью. — Красивая ли, уродина, главное, чтобы кашу умела варить да детей рожать!
Он замолчал, жадно припав к бурдюку с водой (сколько таких бурдюков перетаскали добровольные помощники сегодня и в последующие дни, никто бы не взялся сосчитать), а потом загоревал уже о своем:
— Надеялся я нынче отведать питья послаще! Товарищи-то мои, которые в город отправились, сейчас, небось, во дворце кагана пируют, вина заморские пробуют! В Семендере, говорят, виноградники не хуже ромейских, да только мне, горемычному, туда уже не дойти. Коли сейчас не помру, встану не скоро.
— Эй, братцы, пропустите! Нам срочно!
— Где ромей?!
— Да здесь я, кто там?
Хеймо, Чурила, Сорока и Радонег несли на руках Добрынича. Сотник находился в глубоком беспамятстве, рубаха и подкольчужник набухли кровью. Последний раз Анастасий видел его, когда он, закрыв глаза Войнеги и отнеся ее тело к берегу, вернулся, чтобы отомстить или умереть. Последнее ему почти удалось: количество полученных им ран не поддавалось подсчету, удивительно, как он еще дышал.
— Ты должен его вылечить! Не просто так же он тебя зимой из-подо льда вытаскивал!
Анастасий велел помогавшему ему Тойво поменять в светильнике дававший уже только чад и вонь перегоревший бараний жир и приступил к осмотру. Он понимал, что скорее всего потратит без толку драгоценное время, но, с другой стороны, прошлым летом тоже мало кто верил, что Александр останется жив.
Молодой лекарь как раз заканчивал работу: тугим давящим повязкам наконец удалось с грехом пополам остановить кровь, когда вернулись дружина и князь. Остававшийся все это время безучастным, без единого стона и жалобы перенесший все лечение Добрынич с трудом приоткрыл веки и попытался приподняться.
— Неждана! — разобрал Анастасий
Хотя Святослава с нетерпением ожидали собравшиеся на совет воеводы, русский владыка не сумел отказать в просьбе умирающему. Он хорошо помнил сотника еще с зимы, вместе с Александром встал на его защиту в Тешилове, когда мстительный Ждамир вину за случившееся опять решил возложить на него.
Дабы раненый не тратил попусту последние силы, князь заговорил первым, пытаясь предугадать, о чем может идти речь:
— Если ты по поводу погребения дочери, — начал он скоро и властно, — не переживай! Она сражалась, как лучшие из моих воинов, и умерла с оружием в руке! А чтобы никто там, — он выразительно воздел десницу к небесам, — не сказал, что, дескать, женщине ходу в чертог героев нет, похороним ее как княгиню!
— Она и есть княгиня, — с трудом переводя дыхание, вымолвил Войнег. — Корьдненская княжна, дочь светлейшего Всеволода.
Святослав и его молодые воеводы, а кроме Неждана проститься с Добрыничем пожелал, конечно, и Александр, потрясенно переглянулись, не ведая, как поверить собственным ушам.
— А чья же тогда дочь Всеслава? — в волнении воскликнул Незнамов сын.
Войнег нашел его руку, сжал непослушными пальцами холодеющей десницы, глянул на парня по-отечески. А глаза были зеленые, такие, как у княжны. Почему бывший корьдненский гридень, да и не только он, этого прежде не замечали?
— Князь Всеволод очень не хотел хазарам родное дитя отдавать, — собрав остаток сил, пояснил сотник. — К тому же, союз с дедославским княжеским домом позволил бы объединить две ветви, идущие напрямую от Вятока, и положить конец спорам о главенстве. А тут такая удача: светлейшая княжна и моя кровиночка ведь в один день родились.
— А почему же ты раньше молчал? — не понял Святослав. — Глядишь, и княжну светлейшую нынче хоронить не пришлось, и твоя кровиночка жива бы осталась. С Незнамовым сыном, если брать по матери, они ровня. Мы бы свадьбу еще зимой сыграли.
— Клятву я Всеволоду дал, — пояснил Войнег. — Жизнью дочери и могилами предков молчать до смертного часа поклялся. Один лишь он мог меня от клятвенных уз разрешить.
— Кто-нибудь еще знает? — поинтересовался Александр.
— Арво Кейо. Это он все и придумал.
— И ты, Добрынич, согласился родную кровь хазарам беззаконным отдать, — с укором глянул на раненого Неждан, — заложницей сделать!
— Разве ты, мальчик, не знаешь, что такое преданность вождю. А я князя Всеволода как отца родного, как старшего брата почитал и любил. Кто ж знал, что так все выйдет.
Он прикрыл глаза, и на его лице появилось выражение спокойствия. Он выполнил долг перед своим князем, и теперь его душа рвалась в те неведомые области, куда отлетела душа Войнеги, где уже пять лет обретался дух светлейшего Всеволода. Ох, Всеслава, Всеславушка, а в каких краях пролегает твой путь? Ночь после битвы, вещая ночь, когда небеса и ад слышат землю, дала ответ и на этот вопрос.