Под знаменем Сокола
Шрифт:
Хмельные от пляски и меда парни в веселой игре в умыкание бегали по лесу за задорно визжащими девками — гоняли русалок. Много-много молодых красавиц нынче не вернутся ночевать под крышу отчего дома. Многие семьи после этой ночи породнятся и станут дожидаться внуков. Те же молодые да влюбленные, которые загодя обещались друг дружке, испытывали свою любовь, прыгая через костер. Кому удастся преодолеть огонь, не размыкая рук, жить тем в любви и согласии долгие годы.
Всеслава сидела рядом с братом Ждамиром на великокняжеском месте. Светлейшей княжне не пристало бегать с парнями в горелки, прыгать через костер, гадая на суженого
Ох, Неждан, Нежданушка! Лада любимый! Из своего далекого-далека хоть весточку передай! Но неведом путь в райский сад, за пределы небесного свода вознеслись над землей горнии чертоги. Криком кричи — не докричишься!
Но почему смолкли бубны и сопели, почему, замелькав пестрой лентой, скрылся вдалеке хоровод? Расступилось пламя костра, и в сиянии огненных искр (уж не крыльев ли серафима) к ней явился любимый. За его спиной колыхался звенящий птичьими перепевами сияющий купол весеннего неба, пестреющее проталинами поле и лес, готовый пробудиться от зимнего сна. Сильный конь, верный Серко, нес Неждана вдоль ещё только начавшей освобождаться ото льда реки к укрепленному граду, вознёсшемуся над высоким берегом, по мощёным улицам, к тесовым воротам, навстречу к любушке ненаглядной. И, казалось, перешагни Всеслава огненную завесу, распахни тесовые ворота — и вовек уж им не разлучиться!
Но, видно, не с ней суждено сбыться сказанию о великой любви Лады и Даждьбога, любви, преодолевшей смерть, разомкнувшей границу иного мира. Она не богиня и не ведунья. Ей даже клятву, данную отцом, не дано отменить. «Я бы рада бы приголубила, слово данное не воротится. Белы рученьки опускаются, резвы ноженьки отнялись!»
— Ты всё ещё любишь его?
Они с Давидом сидели на устланном подушками и коврами возвышении, отделённые узорчатыми занавесями друг от друга и от зала, где пировали беи и тарханы, собравшиеся на церемонию Тенаима — помолвки. Жених и невеста в память о разрушенном Храме Иерусалимском уже разбили муравленое блюдо тонкой работы, гости обсыпали их сладостями и произнесли полагавшиеся в данном случае благопожелания, и теперь все насыщались обильной, приготовленной по правилам, снедью, и вели разумные беседы.
Медленно оплывали восковые свечи, наполненные ароматным маслом, лампы бросали на стены загадочные блики. Исходила соком зажаренная с зеленью и пряностями баранина и золотая стерлядь. Пресыщенным величавым пурпуром, пламенели рассыпанные по серебряному блюду зёрна граната, аметистами и изумрудами сияли налитые соком виноградные гроздья, розанами девичьих щёк стыдливо трепетали упругие бока персиков. Священное вино нескончаемым багряным потоком изливалось в оправленные серебром рога и кубки, призывая к веселью. Вот только веселья не получалось.
Едва оправившийся после вчерашнего испытания жених, на шее которого расплывался уродливый синяк, глядел на происходящее с тихой грустью, невеста кусала губы, чтобы не заплакать. За этим пиршеством рядом с ней мог сидеть её Неждан.
— Ты всё ещё любишь его? — повторил Давид свой вопрос.
— Какое это теперь имеет значение? — безучастно отозвалась Всеслава, разглядывая унизывавшие её руки кольца и браслеты, подарки кагана и его родни.
Возле сердца она ощущала
— Мёртвым возврата нет. Да и кто я такая, чтобы противиться судьбе. Хотя я и не по своей воле попала в ваш Град, знай, клятву я сегодня принесла от сердца.
— Зачем обманывать себя и других, — покачал головой молодой Ашина. — Думаешь, я не вижу, что происходит с тобой. Ты похожа на дикую яблоню, которую безжалостно выкорчевали из родного леса и перенесли в далёкий полуденный сад. Возможно, при правильном уходе она приживётся, но если повреждены корни…
— Время лечит, — вымученно улыбнулась княжна. — Молодое дерево легко переносит любые невзгоды. Пройдёт немного времени, и оно начнёт плодоносить.
— Я на это надеюсь, — Давид кивнул. — Ты молода, хороша собой, можешь составить счастье любого, и тебе совершенно незачем тратить лучшие свои годы, исполняя обязанности сиделки возле медленно умирающего калеки.
— О чём ты говоришь?! — Всеслава возвысила голос настолько, что повернули головы некоторые из сидящих к ним близко гостей. — Неужели ты не веришь в пророчество? — продолжила она уже тише, но не менее горячо и убежденно. — Твой недуг отступит, тебя ждёт долгая и счастливая жизнь. Твои потомки наследуют землю и власть, и их род продолжится на много поколений!
— В пророчестве говорится не конкретно обо мне, а просто о сыне моего отца, — уточнил Давид.
— Но у твоего отца больше нет другого сына!
Всеслава не сумела справиться с подступившим к горлу комком и опустила голову, чтобы скрыть от Давида брызнувшие из глаз слезы. Ох, Неждан, Нежданушка, лада любимый!
— Мне очень хочется верить, — почти виновато проговорил Давид. — Я люблю тебя и хотел бы составить твоё счастье. Однако, ни книги, ни звёзды не дают ответа на вопрос, сколь долго это счастье продлится. Все благие предсказания очень туманны. Между тем, враг стоит у ворот, и даже вятшие мужи, собравшиеся сегодня в мой дом на пиршество, смотрят по сторонам, точно узрели на стенах роковые огненные письмена!
В самом деле, хотя, как положено на ритуальном пиру, присутствующие провозглашали здравицы, славили кагана и бека, похвалялись успехами, наслаждались искусством игрецов и танцами красивых рабынь, привычно поглощая обильную и изысканную снедь, пересыпая разговор шутками, то один, то другой гость, нет-нет, да отворачивались, чтобы подавить тяжкий вздох или удручённо опустить глаза. На старых и молодых лицах, не высказанный вслух, но упорно витавший в воздухе, застыл один и тот же вопрос. Неужели это в последний раз?
Неужели от, казалось, незыблемого благоденствия и благополучия может не остаться и следа, и тех, за кем сегодня сила и власть, настигнет ужасный жребий: или погибнуть, или пережить позор поражения, горечь изгнанья, тяготы плена? И как это предотвратить, если не подоспеют последние верные союзники, от которых уже несколько недель не поступало никаких вестей?
Надо сказать, что тяжёлые времена для каганата наступили отнюдь не вчера, и бездну, которая ныне разверзалась с пугающей быстротой, породил не гнев немилосердных богов, а людская алчность. Пока воинственные ханы Ашина вели свой народ от победы к победе, сдерживая натиск арабов, налаживая отношения с ромеями, склоняя под меч один за другим окрестные народы, великий каганат только закалялся и креп.