Под звездами
Шрифт:
— Я и не заметил, товарищ лейтенант, как обогнал всех, — с казахским акцентом проговорил Аспанов, снял шапку и стал обивать ею снег с колен.
Солдаты, смеясь и толкаясь, обступили костер, горевший между высоких сосен.
Помкомвзвода Ромадин, пожилой сержант с очень светлыми зеленоватыми глазами и двумя глубокими складками у рта, которые придавали его узкому лицу строгое выражение, сказал Подовинникову:
— Ничего, товарищ лейтенант, война его живо обучит: когда над ним мина завоет, так его от земли и подъемным краном не оторвешь!
Подовинников глядит на беззаботно улыбающегося Аспанова и думает о молодых солдатах,
Он раскладывает на снегу несколько сосновых шишек, которыми изображает группу Ромадина, чертит палкой траншеи и терпеливо объясняет солдатам, как надо вести атаку. Аспанов слушает сначала недоверчиво, но постепенно лицо его становится серьезным, сосредоточенным.
— Война — дело суровое, ошибок не прощает, — закончил Подовинников.
Вокруг костра началась обычная солдатская походная жизнь. Одни переобувались, прыгая на одной ноге и грея над огнем дымящиеся портянки; другие чистили винтовки и автоматы; третьи разогревали надетые на хворостинки куски замерзшего и твердого как камень хлеба, грызли сухари, шумели, толкались.
— Как хорошо-то припекает!
— Ну ты, потише: котелок опрокинешь!
— Дай сахару кусочек, у старшины получим — отдам!
— Эй, Матвеичев, полушубок горит!
Подовинников стоит среди шумного круга солдат, протянув к огню большие загрубевшие руки. Внешне он ничем не отличается от них: на нем такой же полушубок и такие же валенки, как на солдатах, у него простое, лилово-красное от холода лицо и ясные, спокойные глаза. Видно, сейчас не о себе он думает: с доброй, понимающей улыбкой смотрит он на занятых собой солдат. Некоторых он знает давно, знает их характеры, привычки, что от каждого можно требовать. До войны Подовинников был председателем колхоза, и ему кажется, что в его работе немногое изменилось. Во взводе те же ярославские колхозники, с какими он работал до войны, есть даже несколько человек из одного с ним колхоза.
Вот Матвеичев — тщедушный солдат, с худым скуластым лицом, на котором пробивается жиденькая светлая бородка и довольно светятся узкие, глубоко сидящие, бесцветные глаза. Подобрав полы не по росту длинного полушубка и повесив автомат на шею, он поворачивается к огню то задом, то передом, покрякивая от удовольствия. Перед войной Подовинников как-то встретил его выпившим. Он жаловался на трудную жизнь— семья большая, а бригадир все посылает его на такие работы, где и трудодня не выработаешь. Жаловался он и на жену свою, и на соседей, а под конец стал грозиться, что никому не позволит собою помыкать и «всем докажет». Во взводе он тоже ни с кем ужиться не мог, по всякому поводу начинал спор или ссору.
— Что ты вертишься, Матвеичев, как сорока в гнезде! Не видишь — котелок опрокинул! — закричал молодой белокурый солдат Липатов, доставая из огня пустой, черный от копоти котелок.
— Сам чего уши развесил — держать крепче надо! — задорно ответил Матвеичев и вопросительно оглядел солдат своими маленькими глазками; увидев, что солдатам понравилась его шутка, он засмеялся дребезжащим коротким смехом.
— Мы уши, брат, всегда востро держим! — добродушно ответил Липатов, снова наложил в котелок снегу и поставил его на костер.
Костер сильно задымил, и Подовинников, которому дым попал в глаза, закричал:
— Ребята! Что вы сыровья натащили? Дым один развели! Комаров морить собираетесь,
— Есть, товарищ лейтенант! — весело отзывается Аспанов и бежит в кустарник с таким довольным видом, словно выполнение этого приказания делает его счастливым.
К костру подходят двое солдат: большой, грузный пулеметчик Квашнин из первого взвода и помкомвзвода-три Береснёв — близкие друзья, хотя трудно понять, что связывает этих столь различных людей. Квашнин на голову выше Береснёва. На его массивном лице с мягкими крупными чертами играет спокойная и простодушная улыбка, она придает лицу наивное, почти детское выражение. У Квашнина покладистый, незлобивый характер — очевидно, это проистекает от сознания своего физического превосходства — и все солдаты в роте любят его и называют просто по имени — Федя. Без Феди вторую роту представить немыслимо, и вся рота гордится им и его силой.
Береснёв — пожилой, небольшого роста, довольно плотный, коротконогий человек с полным, немного одутловатым лицом, покрытым частой сеткой лилово-красных жилок, и небольшим сливообразным носом, под которым клочьями торчат рваные рыжеватые усы.
На его лице несколько скептическое выражение спокойной уверенности, а его светло-голубые глаза, окруженные тонкими лучиками морщинок, глядят из-под редких белесых бровей не по возрасту молодо и весело, с лукавинкой. Он производит впечатление человека, много видевшего, много пережившего.
— Разрешите покурить у огонька, товарищ лейтенант? — Береснёв присаживается к Ромадину. — Угощай махоркой, Алексей Иваныч!
Видно, что Ромадин рад приходу Береснёва. Он отсыпает Береснёву махорки из кисета в ладонь, тот набивает трубку и раскуривает ее от тлеющего прутика.
— Дай дорогу! — кричит, расталкивая круг, Аспанов. Он с размаху бросил охапку хвороста в костер.
— Снизу подыми сучья-то: тяга лучше будет и дыму меньше, — говорит Подовинников.
— Сейчас мы его раздуем! — с готовностью отвечает Аспанов. Костер затрещал, пламя быстро побежало по сухим сучьям, разгорелось и поднялось высоким факелом.
Береснёва окружают солдаты. Стоит ему появиться в каком-нибудь взводе, как вокруг него собираются люди: все любят послушать его забавные истории, которых он знает бесчисленное множество.
Липатов поднимает блестящую от масла винтовку, оглядывает ее со всех сторон и проводит по ней красивыми тонкими пальцами:
— Ну, вот — надраил винтовочку, теперь не подведет! С сорок первого ношу, не расстаюсь. Спать ложусь и то под бок кладу, заместо жены!
Глядя в огонь, Береснев говорит в раздумье:
— Да, Володя, винтовка и есть жена солдатская, подруга неразлучная... Надолго мы с нею повенчаны. Недавно пишет мне из дому жена: как, мол, живешь, дорогой супруг, не забыл ли жену свою и детишек, а то вот пришел Филипп Удальцов домой раненый, так говорит, что солдаты, когда стоят в деревнях, балуются больно. Глупая баба — нашла об чем писать! А я отвечаю ей: «Как же, дорогая Настенька, давно нашел я себе полюбовницу милую, берегу ее пуще глаза своего, холю ее, что дитя малое, никогда не расстаюся с нею — куда я, туда и она, а уж спим завсегда вместе — так полюбилась она мне!» Расписал это подлиннее да позабористее — пусть позлится! — а в конце и пишу: «А зовут мою подругу ненаглядную винтовкой русской трехлинейной, с нею тебя, дуреху, вот, уже второй год оберегаю, а ты мне глупости всякие пишешь! Себя лучше блюди!»