Подари мне пламя. Белая ворона
Шрифт:
– Тье Уинни, – окликнул ее Алекс с усмешкой. – Я не так часто устраиваю подобные представления, советую не упускать случая. И позвольте узнать, чего именно вы у меня еще не видели?
Подействовало. Маред прикусила и без того распухшую и яркую от возбуждения губу, глянула возмущенно и вызывающе. Алекс, нежась под этим жарким, как летнее солнце, взглядом, стянул белье окончательно, опустился на постель рядом с Маред и снова обнял ее. Улыбнулся, целуя раскрывшиеся навстречу губы, легонько скользнув между них языком. С трудом оторвавшись от влажной
– Я ведь обещал, что тебе понравится, помнишь? Слушай себя, девочка. Не мораль, которой тебя учили, не трусливый разум, а свое тело, которое молчало все эти годы. Позволь ему говорить с тобой…
Свободной рукой он двинул дилдо между бедер Маред, чувствуя, как она трется о его руку коленями, и посмотрел в бездонную арктическую глубину глаз, где – наконец-то! – таял лед.
– Хочешь меня? Или еще поиграем?
– Хочу… – выдохнула Маред, не отводя отчаянного взгляда.
Напряглась, выгибаясь, облизала губы и беспомощно попросила, явно не осознавая, как это действует на Алекса:
– Развяжите… пожалуйста… Ну хоть сегодня не надо… Я… хочу сама…
От этого тоже охрипшего голоса, капелек пота на виске и влажных ресниц над тающими айсбергами у Алекса перехватило дыхание. Протянув руку, он нащупал застежку наручников на столбиках кровати, с трудом попадая пальцами, расстегнул. Уже потом запоздало понял, что проще и правильнее было бы начать с запястий. Это у него темнеет в глазах от одного вида кожаных лент на смуглом золоте кожи, а девочка хочет свободы.
Потратив еще одну бесценную, невыносимо долгую минуту, он снял наручники окончательно. Взял запястья Маред и сказал, еле шевеля губами от сдерживаемого напряжения:
– Видишь? Все как ты просишь…
Осторожно растер и погладил тонкие руки, на которых остались едва заметные следы, и, поднеся к губам, приласкал языком. Дилдо, выполнившее свою задачу, легко выскользнуло из тела девушки. Отбросив его, Алекс опустился на Маред, накрыв ее телом, и девчонка уткнулась лицом ему в плечо, всхлипнув под гладящими ее плечи ладонями. Обняла сама: неловко, неумело, но старательно.
– Де-е-е-евочка… – выдохнул Алекс, толкаясь в горячее, скользкое, шелковисто-гладкое лоно. – Моя…
Замер, готовый к слезам или истерике, но Маред подалась к нему навстречу, простонав что-то, вцепилась в спину неожиданно сильными пальчиками. Алекс, просунув ладони, приподнял ее, удобнее устраивая на подушках, а потом все мысли исчезли из головы, потому что все, наконец, стало единственно правильным и верным. Маред таяла и билась в его руках, отдаваясь яростно и жадно. Прижималась и снова откидывалась на подушки, томно выстанывая каждый толчок, терлась щекой о его плечо, безмолвно прося и требуя, и Алекс давал ей это и сам брал с мучительной неутолимой жадностью, только краешком сознания следя, чтобы не оставить следы там, где их не спрячет платье.
В последний момент, когда он уже испугался, что не выдержит раньше, Маред хрипло вскрикнула, чувствительно царапнув ему спину, и долго
Сразу же, едва опомнившись, он перекатился набок и обнял горячее влажное тело Маред, слушая тихие всхлипы, прижал к себе. Глупая девочка, неужели и сейчас все поняла неправильно? Что он там думал? Отпустить ее? Полная чушь. Просто с самого начала повел себя неверно. Девчонка боится боли и унижения, а если вот так, ласково…
– Успокойся, – прошептал он, целуя зажмуренные глаза с трогательно мокрыми ресницами. – Все хорошо…
Маред замотала головой, но не отстранилась, а даже обняла его крепче, уткнувшись лицом в плечо. Ну разумеется… Пришла в себя, осознала глубокую непристойность своего поведения и желаний… Алекс вздохнул. Не переставая гладить ей спину, устроил голову Маред удобнее на своем предплечье, обнял другой рукой.
– Это всего лишь удовольствие, – напомнил терпеливо. – А ты – взрослая свободная женщина. Глупо прятаться от чувственной стороны жизни и бояться собственных желаний… Что плохого в том, что мы делали? Кому это повредило?
– Это… порочно, – еле слышно отозвалась Маред, подтверждая его недавние догадки.
– Нет, девочка. Порок – это насилие над тем, кто не согласен. Порок – это совратить ребенка или споить кого-то, чтобы уложить в постель. Принуждение, использование слабости или беззащитности… Порочно было бы то, что могло случиться у нас при первой встрече. И почти случилось… Но даже в этом случае – запомни – вина никогда не лежит на жертве. А сейчас ты пришла ко мне сама, верно? Можешь стыдиться общественной морали, хоть это и глупо, но не обвиняй меня в насилии, а свое тело – в предательстве. И то, и другое – нечестно. Ты не виновата в удовольствии своего тела, и хватит переживать.
Он почти силой развернул к себе лицо Маред и снова нежно поцеловал, с неудовольствием отметив мокрые от слез щеки. Впрочем, женщинам полезно иногда поплакать. Слезы – шлюз в плотине разума, ограждающей чувства. Если запереть эту плотину накрепко, не позволяя слезам иногда излиться, чувства переполняют сердце и захлестывают разум, приводя к настоящей беде. А Маред Уинни слишком долго жила исключительно велениями разума. Это необходимое умение, чтобы выжить, но отвратительное качество, чтобы просто жить.
И только он успел подумать, что девочку надо отвлечь, раз уж она не умеет пока нежиться и ласкаться после полученного наслаждения, как Маред заговорила, так и не открыв глаза:
– Я… доделала контракт. Вторую версию, с учетом поправок…
– Прекрасно, – с облегчением улыбнулся Алекс. – Возьми его завтра с собой, я посмотрю, пока будешь на занятиях.
Он ткнулся губами в чуть влажные душистые завитки волос на голове девушки, спросил:
– Хочешь спать?
Маред слегка пожала плечами, явно раздумывая, как выгоднее ответить. Потом заворочалась и промолвила очень несчастным голосом: