Подари мне семью

Гранд Алекса

– Не лезь, Семен. Это не твое дело. Наш с Дарьей брак и его расторжение – это только наша забота. Не твоя, не Николая Ильича, ни чья-то еще. И то, что происходит у меня с Кирой, тебя, тем более, не должно трогать.

Произношу достаточно жестко. Попутно переобуваюсь, убираю коньки в мешок и кладу шлем на скамейку. Сомневаюсь, что Сема прикусит язык и предусмотрительно тормознет.

Не ошибаюсь. Испытывающий ко мне лютую неприязнь, Семен затыкаться не собирается и упрямо накаляет и без того напряженную атмосферу.

– А как ты считаешь, Никит,

как быстро тебя возненавидит сын, если я ему расскажу, что ты бросил его мать и женился на другой женщине?

Убийственная воронка закручивается под ребрами и топит меня в кровавом омуте. Пространство размазывается. Звуки затираются. Не отдаю себе отчета в том, что творю.

Выскакиваю в проход сокрушительным смерчем и хватаю Семена за грудки. Встряхиваю так, что его зубы оглушительно клацают. Припираю урода к ограждению.

Пальцы сами перебираются вверх – к бычьей шее. Смыкаются, давят, фиксируют. Возможно, до синяков. Плевать.

Перед глазами до сих пор багровая пена стоит. В башке отбойные молотки долбят. Все системы на максимум.

– Слушай сюда, утырок. Если ты рискнешь приблизиться к Кире, попробуешь что-то сказать моему сыну, – делаю паузу. Жадно затаскиваю кислород в легкие и со свистом выдыхаю. – Я похороню твою карьеру. В этот же день Гордиев узнает, кто слил матчи «Барсам» и «Витязям». Ни один приличный клуб тебя не возьмет. В глубинке на банке будешь сидеть до пенсии, усек?

Не угрожаю. Просто факт констатирую. Располагаю достаточными доказательствами, чтобы поставить жирный крест на мечтах шурина. Спасибо, Багиров на днях подсуетил, как будто чувствовал, что схлестнемся.

– Отпусти, псих! Задушишь.

Побледнев, натужно хрипит Сема и пытается высвободиться. Понторез несчастный, разом теряет спесь и начинает напоминать нашкодившего щенка, получившего пинок от хозяина.

Я же неимоверным усилием разжимаю онемевшие пальцы и отшагиваю. Не имею права дать слабину – отвечаю за Киру с Митей. Порву за них и закопаю.

– Ты меня понял, гнида?

– Да понял, понял.

– Рыпнешься – пожалеешь.

Заключаю весомо и не вижу больше причин здесь находиться. Тем более, уже подтягиваются другие хоккеисты. Оплаченный мной час давно подошел к концу.

Вернувшись к лавке, я цепляю мешок с коньками, перчатки, шлем и сваливаю. В спину врезается едва различимое «сука», но я не оборачиваюсь. Доказал все, что хотел. Пусть Семен переваривает новые вводные, а мне пора возвращаться к действительно важным для меня людям.

Раздевалка. Короткие сборы. Спешка.

Вываливаюсь торопливо в просторный холл и неуклюже приглаживаю встопорщившиеся волосы. У кофейного аппарата с пластиковым стаканчиком в руке мнется Кира. Митя стоит чуть поодаль – изучает многочисленные кубки, расставленные на полках за стеклом.

Отпускает. Накрывает невыразимым облегчением. Переключает из аварийного режима в нормальный.

– Все в порядке?

Ощупав меня тревожным взглядом, спрашивает Ильина и нервно закусывает нижнюю губу.

Уязвимая такая,

слабая. Трогает ее искренняя забота до самого дна души. Размазывает. И укрепляет в принятом решении.

До последнего вздоха буду защищать свое. А они с Митей – свое.

– Все хорошо, не волнуйся.

Подавшись вперед, мажу ладонью по ее щеке, подбородка касаюсь, скольжу пальцами по предплечью. Хочу, чтобы верила. Хочу, чтобы улыбалась и сияла ярче тысячи солнц.

И, если придется воевать за них с медвежонком с семьей больных ублюдков, то я готов прибегнуть к самым подлым методам. Сам в грязи измажусь – лишь бы Киру не трогало.

– Ну, чего застыли? Поехали скорее в пиццерию. Я голодный, как волк.

– Я тоже!

Отлепившись от витрины с трофеями, соглашается Митя и первым устремляется к выходу. Мы, как приклеенные движемся следом. Закинув сумки в багажник, трамбуемся все вместе в салон Ауди и через каких-то тридцать минут уплетаем горячую пиццу.

Вилками не пользуемся. Хватаем горячее тесто руками прямо с тарелок, вымазываемся в томатном соусе, ловим пытающийся убежать расплавленный сыр и громко хохочем, не обращая внимания ни на кого вокруг.

В этом простеньком совсем не пафосном кафе много похожих семей. Люди за соседними столиками так же заливисто смеются, не парятся о навязанных кем-то правилах приличия и ощущают себя по-настоящему счастливыми.

Да и я впервые за долгое время чувствую себя на своем месте.

Остаток вечера пролетает стремительно. Гораздо быстрее, чем мне бы того хотелось. Закрыв счет, я заказываю услугу «трезвый водитель», чтобы отогнал Кирину Хонду по нужному адресу, и отвожу Киру с Митей домой. Провожаю их до самой двери и какое-то время мнусь неподалеку от детской площадки. Никак не могу избавиться от мыслей, что мог бы гулять здесь с сыном за руку, мог бы возиться с ним в этой песочнице и мог бы следить, как он радостно скатывается с горки и играет с другими пацанами.

Мог бы, если бы дал Кире высказаться до того, как вывалил на нее новость о расставании. Или если бы случайно столкнулся с ней в каком-нибудь гипермаркете или в коридоре в больнице. Или если бы забил на принятое решение не лезть в жизнь бывшей девушки и набрал ее номер.

Но история не терпит сослагательного наклонения.

– Привет, мам. Как день провела? Как обследование?

– Здравствуй, сынок. Все хорошо. Анализы в норме. С Людой виделась, кофейку попили. У отца была. Медленно, но верно идет на поправку.

Промчавшись по полупустой вечерней Москве, я проскальзываю в прихожую и сгребаю маму в осторожные объятья. На днях Катерину выписали, Маришка вернулась к себе, и мы остались вдвоем в родительской квартире.

Пусто теперь. Непривычно. Как будто отняли что-то важное.

– Прическа у тебя новая, что ли?

– Ага. Кончики подровняла немного.

Подмечаю малейшие изменения в мамином облике и получаю благодарную улыбку. Мешкаюсь недолго. Задерживаю дыхание, прокачиваю резервы и выдаю приглушенно.