Подарки фей
Шрифт:
– Видишь? Слышишь? – воскликнул. Пак. – Никого! Серый Пастух ушел навсегда. Ночной Разбойник убрался прочь. Здесь больше нет волков.
– Чудеса! – Незнакомец вытер лоб, как будто ему вдруг стало жарко. – Кто прогнал их? Ты?
– Это сделали люди, – ответил Пак, – разные люди, в разные времена. И не ты ли один из них?
Незнакомец молча спустил с плеча овечью шкуру и показал на свой бок, сплошь покрытый рубцами и шрамами. Обе руки его, от плеча до локтя, тоже были в страшных белых отметинах.
– Вижу, – сказал Пак. – Это работа Зверя. И чем ты отвечал ему?
– Каменным топором, копьем и руками, как мой отец и дед.
– Вот как? Тогда откуда, – Пак отогнул полу овечьей накидки, покрывавшей плечи незнакомца, – откуда у
Лохматый человек вытащил из-за пояса длинный, темный металлический нож, почти как небольшой меч, повернул его рукоятью вперед и, подышав на лезвие, подал Паку. Тот взял его, склонив голову набок, точно прислушиваясь к тиканью часов, поглядел, прищурившись, на темный клинок и очень осторожно провел по нему указательным пальцем.
– Хорош! – удивленно промолвил он.
– Еще бы! Над ним потрудились Дети Ночи.
– Я догадался – по клинку. Чем ты заплатил за него?
– Вот чем! – Он поднял руку к правой щеке.
Пак присвистнул – громко, словно лесной скворец.
– Клянусь Меловыми кругами! – воскликнул он. – Так вот чего тебе это стоило! Зажмурься и повернись к солнцу, чтобы я мог лучше рассмотреть.
Он взял незнакомца за подбородок и повернул так, что дети увидели его лицо. Правого глаза у него не было, сморщенное веко прикрывало пустую глазницу. Пак снова повернул его спиной к солнцу, и оба опустились на траву.
– Это все ради овец, – смущенно пробормотал лохматый. – Где овцы – там люди. Разве я мог иначе? Суди сам, Старина.
Пак чуть слышно вздохнул.
– Возьми свой нож, – сказал он. – И рассказывай. Человек наклонился, вонзил острие ножа в мягкий дерн и, пока рукоять еще дрожала, проговорил:
– Вот свидетель. Я скажу то, что было. Клянусь ножом и кремнем. Прикоснись!
Пак дотронулся до рукоятки, и нож перестал дрожать. Дети подобрались поближе.
– Я из племени Раскалывающих Кремень, – громко и нараспев заговорил рассказчик. – Я единственный сын Жрицы, продающей ветры Людям С Моря. Я – Хозяин Ножа, я – Хранитель Народа: так называют меня здесь, в Стране меловых холмов, что лежит между Лесом и Морем.
– Это великая страна, – отозвался Пак. – И великие имена свои носишь ты недаром.
– Громкие имена и хвалебные песни не греют… – Тут рассказчик ударил себя в грудь. – Лучше – поверь мне, куда лучше! – сидеть у очага да пересчитывать, все ли детишки тут, и чтобы их мать была рядом.
– Эге! – сказал Пак, – похоже, это старая история.
– Я могу обогреться и поесть у любого очага, – пояснил рассказчик, – но где та, что для меня одного разожжет огонь и сварит мясо? Все это отдал я в уплату за чудесный клинок для моего народа. Нельзя, чтобы Зверь взял верх над человеком! Что же мне было делать?
– Я вижу, – кивнул Пак. – Я слышу Я понимаю.
– К тому времени, как я подрос и смог вместе с другими охранять овец, – продолжал рассказчик, – Зверь вовсю хозяйничал у нас в стране и грыз ее, точно лакомую кость. Он подбирался к стаду у водопоя, чтобы напасть сзади; он проскакивал у нас между ног во время стрижки; он прохаживался вдоль пастбища, высматривая овечку пожирней, насмехаясь над мальчишками, швырявшими в него камни; он прокрадывался по ночам в наши хижины, чтобы выхватить младенца у матери; кликнув своих приятелей, он набрасывался среди бела дня даже на взрослых мужчин! Не всегда – о, нет! Он был хитер. Порой он уходил прочь из наших краев, нарочно, чтоб о нем позабыли. Целый год – иногда два года
Он только посмеивался над нашими ломкими кремневыми стрелами, над нашими тупыми копьями. Он научился подныривать под занесенный топор! И я думаю, он умел распознавать изъяны в кремне. Иной раз ты и сам не знаешь, что топор у тебя с трещинкой, пока не пустишь его в ход. И тут – крак! – кремень раскалывается об его башку, и в руках у тебя остается топорище, а он уже вонзает зубы тебе в бок. Я помню его клыки! А то еще, бывает, в сырую погоду или от вечерней росы ослабнут сухожилия, которыми прикручен наконечник копья – хоть ты и держал его весь день под одеждой. И вот ты останавливаешься, чтоб затянуть их потуже – руками, зубами или щепкой. А до дому уже совсем близко! Ты наклоняешься – вот так… а он только того и ждал. Ради этой минуты он и крался за тобой под первыми звездами. «А-рр!» – говорит он. «Вур-рр!» – говорит он. (Грозное эхо раскатилось в лощине, будто зарычала целая стая волков.) И он прыгает тебе на плечи – справа, чтобы вцепиться в жилу на горле – и, может быть, твое стадо останется без пастуха… Сражаться со Зверем – это еще куда ни шло, но знать при этом, что Зверь презирает тебя – все равно что чувствовать его клыки в своем сердце! Ну почему, почему – ответь мне, Старина, – человек так сильно хочет и так мало может?
– Этого я не знаю, – сказал Пак. – Чего же ты хотел так сильно?
– Я хотел одолеть Зверя. Нельзя, чтобы зверь взял верх над человеком. Даже моя мать, старшая жрица, и та испугалась, когда я рассказал ей о своем желании. Мы все привыкли бояться Зверя. Когда меня признали мужчиной и девушка – одна молоденькая жрица – поджидала меня по вечерам у прудов, Зверь ушел из наших мест. Может, подхватил какую-нибудь хворь, а может, отправился к своим звериным богам за советом: чем бы еще навредить нам? Так или иначе, он убрался прочь, и мы вздохнули свободнее. Женщины опять запели песни, детям позволили играть и бегать, овцы паслись на дальних пастбищах. Однажды я увел свое стадо на дымчатую полоску леса, чуть заметную на горизонте, – попастись на свежей траве. Мы двигались на север, пока не дошли почти до самых Деревьев, – тут он понизил голос, – до тех краев, где живут Дети Ночи. – И он снова показал в ту же сторону.
– А-а, чуть не забыл, – вмешался Пак. – Скажи-ка, отчего твой народ так боится деревьев?
– Потому что боги ненавидят деревья и поражают их молнией. Нам отсюда бывает видно, как они горят. К тому же на холмах всякий знает, что Дети Ночи – сплошь колдуны, хотя боги у них те же, что и у нас. Когда попадаешь в их страну, они подменяют твой дух, они вкладывают тебе в рот чужие слова, делают тебя похожим на говорящую воду. Но голос в моем сердце приказал мне идти на север.
Один раз, наблюдая за стадом, я увидел, как три Зверя гнались за человеком. Он убегал в сторону Деревьев, и я понял, что его народ – Дети Ночи. Будь он из нашего племени, он боялся бы Деревьев больше, чем Зверя. У него не было топора, только нож – такой, как этот. Зверь прыгнул на него. Он выставил нож. Зверь упал мертвый. Два других Зверя завыли и убежали. Они не убежали бы так ни от кого из нас, Раскалывающих Кремень. Человек скрылся за деревьями. Я подошел к убитому Зверю. Я никогда не видел ничего подобного. Рана была узкая и глубокая, шкура почти не порвана, острие вонзилось прямо в сердце. И я понял, что все дело в ноже – чудесном, заколдованном ноже, – и стал думать, как мне раздобыть его, и думал изо всех сил.