Подарок к юбилею

Хорнунг Эрнест Уильям

— Довольно точно нас характеризуют, а, Кролик? — ликовал Раффлс. — Но чему никто из них не отдает должное, так это моей дорогой чаше. Взгляни на нее, нет, ты только взгляни! Видел ли ты когда-нибудь такое богатство и такую чистоту линий? Святая Агнесса, должно быть, здорово страдала, но может, это и стоило того, чтобы войти в века в обрамлении великолепной эмали на таком золоте?! А история этой чаши? Подумать только, ей ведь почти пятьсот лет, она принадлежала Генриху VIII, Елизавете и многим другим! Кролик, пожалуйста, когда меня кремируют, помести

мой пепел в эту чашу и закопай нас вместе глубоко в землю!

— Ну а до того?

— Она — радость моего сердца, свет моей жизни, восторг моих очей.

— Но если ее заметят другие очи?

— Этого не должно быть, и этого не будет!

Раффлс выглядел бы совершенно нелепо, если бы не был так искренен. Он искренне ценил красоту в любом ее проявлении, и ни о какой нелепости в его поведении не могло быть и речи. К тому же восхищение Раффлса этою чашей было, как он сам заявлял, совершенно бескорыстным, поскольку обстоятельства не позволяли ему испытать радость даже заурядного коллекционера: продемонстрировать свое сокровище друзьям. Однако в самый разгар этого помешательства здравый смысл вдруг вернулся к Раффлсу — так же внезапно, как покинул его в Золотой комнате.

— Кролик! — воскликнул он, отшвыривая газету. — У меня есть идея, которая придется тебе по сердцу. Я знаю, куда ее деть.

— Ты имеешь в виду чашу?

— Да.

— Поздравляю в таком случае.

— Благодарю.

— С выздоровлением.

— Премного благодарен. Но тебе все это так не нравится, Кролик, что я, пожалуй, не скажу тебе до тех пор, пока не сделаю то, что задумал.

— Как раз будет вовремя, — сказал я.

— В таком случае тебе придется отпустить меня на часок-другой погулять под покровом сегодняшней ночи. Завтра воскресенье, во вторник юбилей, и старина Теобальд возвратится как раз накануне.

— Возвратится он или нет, значения не имеет, если ты собираешься гулять так поздно.

— Не очень-то поздно. А то они закроются. Нет-нет, никаких вопросов. Иди и купи мне большую коробку печенья у «Хантли и Палмер». Любой сорт, какой тебе понравится, но это должно быть их производство и самая большая из имеющихся у них коробок.

— Но Раффлс?..

— Никаких вопросов, Кролик, делай свое дело, а я буду делать свое.

Ловкость и удача всегда с нами — вот все, что я мог прочесть на его лице. Этого мне было достаточно, и за четверть часа я справился с его необычным поручением. Раффлс сразу же открыл коробку и высыпал на ближайший стул все печенье.

— Теперь газеты!

Я подал ему кипу газет. Он как-то смешно попрощался с чашей, завернул ее в одну газету, потом еще в одну и проделывал эту операцию до полного заполнения коробки.

— Теперь оберточную бумагу. Совсем не хочу, чтобы меня приняли за рассыльного из бакалеи.

Когда мы завязали шпагат и обрезали концы, сверток оказался достаточно аккуратным; труднее было экипировать самого Раффлса так, чтобы даже привратник не узнал его, если вдруг столкнется с ним. Солнце еще не село, но Раффлс должен был идти; узнать

его было невозможно.

Он отсутствовал, наверное, с час. Вернулся уже почти в сумерках, и мой первый вопрос был о привратнике. Уходя, Раффлс не вызвал у того никаких подозрений, а когда возвращался, сумел и вовсе его избежать, так как вошел через другой вход и прошел по крыше. Можно было вздохнуть с облегчением.

— А что ты сделал с чашей?

— Сдал ее.

— За сколько?

— За сколько? Дай подумать. Так, я пару раз брал кеб, шестипенсовик заплатил за посылку, еще двушку — за уведомление. Да, она стоила мне ровно пять фунтов восемь пенсов.

— Стоила тебе? А что ты за нее получил, Раффлс?

— Ничего, старина.

— Ничего?!

— Ни цента.

— Неудивительно. Я никогда не думал, что за нее можно что-то получить. Я тебе сразу так и говорил, — раздраженно сказал я. — Но что же ты, черт возьми, с ней сделал?

— Отправил королеве.

— Да ну!

Жуликом можно быть разным. Раффлс, с тех пор как я с ним познакомился, всегда был вполне определенного типа жуликом, но сейчас передо мною стоял просто какой-то шалун, великовозрастный шалун, полный озорства и проделок.

— Да, я отправил ее сэру Артуру Виггу для передачи Ее Величеству с уважением от верноподданного вора, если уж тебе так хочется, — сказал Раффлс. — Я побоялся, что Главное почтовое управление слишком высоко оценит посылку, если я адресую ее прямо королеве. Ну вот я и поехал с ней на почту и отправил посылку, к тому же с объявленной ценностью и с уведомлением. Если уж что делать, так делать как следует.

— Да какого черта тебе понадобилось вообще это делать? — простонал я.

— Дорогой Кролик, нами уже шесть десятилетий правит королева, самая лучшая из возможных монархов. Сегодня весь мир использует возможность, чтобы еще раз засвидетельствовать этот факт. Каждая нация преподносит ей лучшее, что у них есть, каждый общественный класс как-то отмечает это — кроме нашего. Все, что я сделал, — это снял хоть один упрек в адрес нашей братии.

Тут я, проникнувшись настроением Раффлса, встал, поблагодарил его за то, что он всегда был и будет истинным джентльменом, и пожал его мужественную руку; правда, кое-какие сомнения у меня все еще оставались.

— А если они нас выследят? — спросил я.

— Да не много-то выследишь по коробке для печенья от «Хантли и Палмер», — ответил Раффлс. — Поэтому я и послал тебя за ней. И потом, я ни слова не написал ни на каком листке бумаги, по которому нас могли бы вычислить. Я просто напечатал пару-тройку слов на чистой открытке (еще полпенни), которую можно купить в любом почтовом отделении нашего королевства. Нет, старина, единственной реальной опасностью было Главное почтовое управление, я там даже сам засек одного детектива, и у меня сразу во рту пересохло. Итак, Кролик, если ты не возражаешь, — виски и сигареты для двоих!

Спустя минуту мы уже чокались.

— За королеву, — сказал Раффлс, — и да хранит ее Господь!