Подарок на совершеннолетие
Шрифт:
— Эй, — кричу я в сердцах, — развяжите меня, слышите?! Вы, безумные старухи с пудингом вместо мозгов.
Но те, конечно же, не отзываются, и я снова и снова дергаю запястьями в тщетной надежде высвободиться из своего унизительного плена. Только ничего не выходит…
Часы на каминной полке показывают начало шестого… Сколько прошло с момента их ухода? Двадцать минут, сказала фрау Риттерсбах — кто должен меня освободить? Любой из вариантов вызывает нервическое подергивание лицевых мышц.
Вслушиваюсь в звуки раннего утра и наконец различаю… шаги. Кто-то приближается к моей комнате…
— Алекс? — При звуке этого голоса я почти готов затаиться, сделать вид, что со мной все в полном порядке… дожидаться иного спасителя. Однако беру себя в руки: Стефани — не самый худший из вариантов — произношу:
— Привет, я здесь.
И та приближается к кровати, переводя недоверчивый взгляд с моих привязанных чулками запястий в миске с ванильным пудингом… Думаю, все это вкупе выглядит весьма многозначительно, и Стефани наконец произносит:
— Ночная оргия?
— Скорее полуночный шабаш, — отзываюсь с наигранным безразличием, словно быть связанным и насильно закормленным пудингом — это такое сверхпривычное для меня времяпрепровождение. — И добавляю: — Три обезумившие ведьмы решили отомстить мне за оскорбление ванильного пудинга… Может, уже развяжешь меня или так и будем вести досужие разговоры?
Лицо Стефани расплывается в довольной улыбке.
— Они действительно сделали это?! — она начинает было развязывать мою правую руку, но узлы затянулись крепче некуда, и у нее ничего не выходит.
— Сделали, как видишь, — ворчу я. — Дай только мне их увидеть… руки так и чешутся учудить с ними нечто столь же «приятное». Да скорей же, Стеф, чего ты возишься?
Та складывает руки на груди и глядит на меня, нахмурив брови.
— Знаешь, думаю, я не стану тебя развязывать, — произносит недовольным голосом.
— Что?! Это еще почему?
— Да потому что только в таком положении ты и способен выслушать меня, не пускаясь в бега, — припечатывает она, присаживаясь на край кровати. Потом тычет пальцем мне в грудь и продолжает: — Я знаю, что была не права, устроив вашу с Эстер встречу, и даже понимаю, что ты можешь все еще злиться на меня за это, только… я не хочу, чтобы из-за меня… или Эстер ты перестал верить в себя. Чтобы в пику нам даже не пытался встать на ноги, хотя ты можешь это сделать, и мы оба знаем это. Пожалуйста, Алекс, просто дай себе шанс! Это все, о чем я могу просить.
Гляжу поверх плеча Стефани и борюсь с самим собой: мне жуть как наскучила эта заевшая пластинка про вторые шансы, но с другой стороны я знаю, что она права… Знаю, но пока не решаюсь поверить.
А потом в глазах Стефани что-то меняется, словно и она ведет внутри себя некую невидимую битву и сейчас ее решающий бой, едва успеваю осознать, что происходит, а ее теплые губы оказываются прижатыми к моим губам… Белокурые пряди пушистым облаком падают на лицо, подобно невесомым снежинкам — щекочащим и невероятно приятным.
От новизны ощущений… и неожиданности сбивается дыхание.
Значит, не показалось, думается мне, значит это правда…
— Хочешь изменить своему парню со мной? — невольно вырывается у меня, когда Стефани отстраняется. Понимаю, что веду себя по-свински, только от внезапного шока делаюсь абсолютно
— А что, если и так? — с вызовом осведомляется та, даже не пытаясь скрыть предательскую краску, залившую ее щеки и шею. — Что, если хочу?.. Да.
— Тогда, выходит, ты шлюха, — отвечаю с неожиданным для самого себя раздражением.
И Стефани качает головой, словно не верит, что я вообще способен произнести такое.
— Ты стал злой, Алекс. — И я вижу, как начинают блестеть ее глаза.
Злой? Нет.
— Я просто стал называть вещи своими именами.
Но она все еще качает головой и говорит:
— Значит, исходя из твоей логики, хотеть тебя может только шлюха, так получается?
Это не совсем то, что я имел в виду, но…
— Исходя из моего опыта, да. Сама знаешь… — насмешливо отзываюсь я, понимая, что в итоге пожалею о каждом сказанном в запальчивости слове. А Стеф уже тычет пальцем мне в грудь:
— Я не шлюха, Алекс, и Эстер, если на то пошло, тоже не шлюха… Любить тебя — это не подвиг, как бы ты там себе ни думал, и мне все равно, будешь ты ходить или нет… я просто… просто люблю тебя. Без всяких там «если» да «кабы»… И Бастиан… Бастиан мне не парень… он мой брат, чтобы ты знал. — Потом вскакивает с постели, делает стремительный круг по комнате, а я только и могу что произнести:
— Ножницы в верхнем ящике стола.
Стеф молча выхватывает их из задвижки и подходит ко мне с таким диким выражением лица, словно готова прирезать меня этими самыми ножницами (я даже почти готов простить ей это смертоубийство — сам напросился), к счастью, перерезает она только мои путы… На меня даже не смотрит.
Я и сам стараюсь не столкнуться с ней взглядом…
Стеф любит меня, действительно любит — поверить в такое не просто. А ведь когда-то я был почти влюблен в нее, только не дал себе шанса — решил, что даже мечтать о подобном было бы глупостью. И вот…
— Стефани. — Она не отзывается; швыряет ножницы на комод и молча выходит за дверь.
Растираю занемевшие запястья, луплю себя кулаком по лбу, сажусь и снова падаю на кровать, словно какой-то умалишенный, едва ли не рычу в голос: зачем, зачем я только наговорил ей подобное? Глупость все это, самая настоящая глупость, яйца выеденного не стоящая. А я просто перенервничал… испугался, банально запаниковал.
Дурак.
Идиот.
Полный кретин.
… Губы у Стеф нежные, не такие, как у Эстер…
И тут же стону: о чем я только думаю! Еще раз луплю себя по лбу и как будто бы прихожу в себя: надо пойти к Стеф и извиниться; порываюсь в сторону инвалидной коляски, только тогда и вспоминая, что ее-то и нет: безумное трио зачем-то присвоило ее себе.
Может, они оставили коляску за дверью?
Может, решили таким образом продлить свои извращенные пытки?
Почти решаю позвонить Бастиану и попросить о помощи, но передумываю: спускаю ноги с кровати и пробую… впервые по-настоящему пробую встать на них. Те словно ванильный пудинг — меня невольно передергивает! — неустойчивые и желеподобные… Отталкиваюсь от кровати руками, на секунду замирая в вертикальном положении, а потом пребольно ударяюсь коленами об пол; ковер смягчают силу удара.