Подарок на совершеннолетие

Бергер Евгения Александровна

У Алекса изможденный вид, но он все равно пытается улыбнуться:

— Надеюсь, здесь нет оранжереи с тропическими бабочками, которую мы должны непременно посетить?

Я несколько секунд молчу, погруженная в яростное самобичевание, а потом отвечаю:

— Лучше бы была — я… люблю… тропических бабочек.

Потом отвожу глаза, слишком напуганная собственными словами, и взгляд Алекса на моей коже ощущается подобно щекотке… Растираю предплечья и кутаюсь в толстовку Бастиана.

— Знаете, что лучше всего помогает

бороться с усталостью? — произносит фрау Риттерсбах, растирая затекшую поясницу, и мы заранее готовимся к лекции о физических упражнениях, йоге, прогулке в горы и тому подобных нравоучительных прелестях, а она отвечает: — Ванильный пудинг. Несколько ложечек ванильного пудинга — и усталости как ни бывало! Проверено не однократно.

Ее подруги в подтверждении этой истины молча кивают, а Мария Ваккерт еще и присовокупляет:

— От разбитого сердца тоже нет средства лучше, — робкий взгляд в сторону Алекса дает безошибочно догадаться, к кому эти слова обращены.

И парень с разбитым сердцем как бы между прочим замечает:

— Никогда не любил ванильный пудинг. Отвратительная штука, как на мой вкус…

Фрау Риттерсбах всплескивает руками, и выражение лица у нее такое, словно Алекс своими словами оскорбил ее в лучших чувствах.

— Какая мать, — восклицает она, — способна лишить своего ребенка радостей ванильного пудинга?!

Алекс замирает — я вместе с ним — а потом с расстановкой отвечает:

— Быть может, та, что уже умерла?

Турбобабули ахают одновременно, разочарование на их лицах заменяется сочувствием, и чтобы пресечь возможный поток соболезнований, парень обращается к Эрике:

— Дашь подержать котенка?

Та молча протягивает ему пушистый комочек: своеобразное «мне жаль», выраженное в такой вот незамысловатой форме.

А уже на входе в отель я улавливаю жалостливые причитания Хайди Риттерстбах: бедный мальчик, говорит она трагическим голосом, ненавидеть ванильный пудинг — это все равно что лишить себя солнца над головой. Неудивительно, что он так несчастен, бедняжка…

Невольно улыбаюсь этой незамысловатой доктрине…

Мы с Эрикой заселяемся в один номер, и, падая на кровать, она интересуется:

— Слушай, надеюсь, твой парень не очень на меня сердится?

— За что? — недоумеваю я.

— Ну за то, что… как бы потеснила его, понимаешь?

Расстегиваю «молнию» на чемодане и отвечаю:

— Да он у меня понятливый. Не бери в голову. — А потом добавляю: — Можно и мне кое-что спросить?

— Валяй. — Эрика садится на постели и как будто бы подбирается…

— Сегодня на дороге, — начинаю с осторожностью, — когда я сказала про преследующий нас автомобиль, ты вроде как испугалась… По крайне мере, именно так мне и показалось. — И добавляю: — У тебя какие-то проблемы? Не хочешь мне рассказать?

Девушка по-турецки

подбирает ноги и как будто бы размышляет, рассказать мне всю правду или нет. А потом все-таки произносит:

— Да ничего такого на самом деле, просто по глупости связалась с одним типом, который оказался не тем, кем я его считала. Короче говоря, козлом он оказался… и я от него сбежала.

Она замолкает, а я все же решаюсь уточнить:

— … И ты боишься, что он может тебя преследовать?

— Не знаю, просто подумалось, — отмахивается Эрика. — Кто ж мог представить, что это турбобабули зажигают…

Вижу, что она чего-то недоговаривает, но не хочу, чтобы она считала себя обязанной открыться мне — пусть сама захочет сделать это.

— Турбобабули классные, — подтверждаю я. — Надеюсь, мы найдем этот пресловутый клад…

— Ты веришь, что он существует?

— Не знаю, — отвечаю честно, — но сама идея увлекает, согласись?

Эрика улыбается, и эта улыбка ее всю преображает…

— Так и есть, — отвечает она. — Только мне все равно с кладом или без него — я все равно поехала бы с вами, — признается вдруг.

— Правда? — удивляюсь я. — Чем… или кем, — добавляю с осторожностью, — мы тебя так привлекли?

И тогда Эрика спрашивает:

— А почему Бастиан занимается вязанием? Это какое-то девчачье занятие, не находишь?

Все ясно, большой парень запал в юное девичье сердце, как я и предполагала.

— А ты у него не пробовала спросить?

— Ага, у него спросишь, — ворчит она, насупив тонкие бровки, — видела, какие у него глазища: как у страшного серого волка… — И тут же спохватывается: — Я ничего такого не имею в виду, если что — просто стало любопытно.

Ну да, я же, типа, его девушка, а тут такие откровения… Ситуация в целом абсурдная, но довольно забавная!

— Он мне не парень, — решаюсь признаться я. — Просто большой сводный брат.

Эрика округляет глаза.

— В самом деле? Не разыгрываешь?

— Зачем бы мне это?

— Тогда зачем вы говорите… — и замолкает на полуслове, как бы сопоставляя что-то. — Это из-за Алекса? — спрашивает наконец. — Это в него ты на самом деле влюблена?

— Почему ты так решила?

Девушка подхватывается с кровати, кидается ко мне и крепко-крепко обнимает… Вот-те раз. С чего бы это?

— А я заметила, как ты на него смотришь, — глядит мне прямо в глаза, — просто подумала, негоже совать нос не в свои дела… Да и потом, решила я, — сверкает девчонка своими глазищами, — кто в здравом уме и трезвой памяти захочет променять такого милого громилу, как Бастиан, на Алекса… Уж извини, теперь-то я могу в этом признаться!

— Алекс в сто раз лучше! — протестую с улыбкой.

И Эрика пожимает плечами:

— Расскажешь, что произошло в Инсбруке? Вы ведь не просто так пошли в тот стрип-клуб, правда?