Подарок на совершеннолетие
Шрифт:
Я снова хочу было воскликнуть «что?», да только памятуя о первом разе, крепко стискиваю зубы и отрицательно машу головой.
Бабули переглядываются, и полная ложка пудинга снова приближается к моим губам.
— Открывай рот, мальчик мой! — воркует Хайди Риттерсбах. — Тот, кто не едал ванильного пудинга — и не познал жизни во всей ее полноте. Ну же, не заставляй нам быть чуточку дерзкими!
— Чуточку?! — успеваю возмутиться одними губами.
— Саааамую малость, — подтверждает та, разводя пальцы левой руки на два сантиметра. В правой — по-прежнему маячит полная ложка пудинга…
По моему лицу они понимают, что я не намерен говорить о ней, и тогда, вслед за командой «девочки!», обе телохранительницы хватаются за мои щиколотки и начинают щекотать пятки.
— Перестаньте! — умоляю, задыхаясь, и новая порция пудинга перекочевывает в мой рот, а фрау Риттерсбах серьезно так осведомляется: — Алекс, милый, ты уверен, что не можешь ходить? Ты едва не пришиб бедняжку Марию… своею ногой.
Проглатываю злополучный пудинг и гляжу на всех троих теперь уже колючими глазами.
20 глава
20 глава.
— Я сейчас стану кричать, — решаю припугнуть ванильное трио, только тем и дела нет.
— Что ты, что ты, — якобы, ужасается фрау Риттерсбах, — хочешь, чтобы НАС застали в таком положении?
— ВАС застали?! — не могу сдержать своего удивления. — Это меня могут застать привязанным к кровати… насилуемым ненавистным пудингом!
— Боже! — ахают три мнимые добродетели, прикрывая испуганно рот. — Какое нехорошее слово, милый. За это нам придется скормить тебе еще ложечку пудинга… для успокоения.
Набираю полную грудь воздуха — хочу продолжить наше препирательство яростным отпором — только передумываю и послушно открываю рот:
— Давайте свой пудинг.
И третья ложка ненавистного лакомства благополучно оказывается у меня во рту.
— Вкуснятина! — провозглашаю не без толики сарказма. И спрашиваю: — Так зачем вам все это? Чего вы от меня хотите?
И фрау Риттерсбах отвечает:
— Хотим услышать вашу с Эстер историю. Будь паинькой, расскажи… иначе, — она зачерпывает новую ложку пудинга. — Сам понимаешь.
Не пойму: я то ли сержусь на них, то ли нет; задумываюсь, припоминая… и сразу же вижу разверзтую в бездну дверь самолета. А потом — ощущение полета, я даже прикрываю глаза, чтобы вполне насладиться почти вытесненным из сердца воспоминанием.
Минута свободного падения — ужасно, но и прекрасно одновременно!
И почему Эстер неизменно ассоциируется у меня с той самой самолетной дверью и минутой последующего полета?
Не потому ли, что знакомство с ней как бы вытолкнуто меня во взрослую жизнь… Падать было и страшно, и мучительно, но разве и не приятно?
И как итог: свободное падение длится не дольше минуты, а потом раскрывается парашют, и ты, пусть и продолжаешь падать, уже не боишься.
Закончилась ли моя минута свободного падения?
Сам же и отвечаю: в тот самый момент, как получил обличающее Эстер видео…
Тогда не пора ли мне выдохнуть и положиться на «парашют»?
— Зачем вам наша история? — произношу с тоской в голосе, и фрау Риттерсбах даже глаза округляет:
—
— Могли бы просто спросить, — хмыкаю я.
— И ты бы ответил? — скептически изогнутая бровь фрау Риттерсбах так и подскакивает кверху.
Молчу — они правы, не ответил бы. Я вообще ни с кем не говорил о случившемся с самого дня именин, просто не мог… случившееся спрессовалось в тугой болезненный комок, застрявший в области сердца: ни сглотнуть, ни выдохнуть наружу. Заноза с гнойником посередине…
— Она обманула меня, — произношу хриплым голосом. — Говорила, что любит… что ей плевать на мои неподвижные ноги… Заставила поверить в крылья за плечами, а потом сама же их и изломала. Ничего особенного, если подумать: готовый обмануться, был обманут. Решил, что яркокрылая бабочка способна увлечься непримечательным цветком… Только такого не бывает, за что я и поплатился. Вот и вся история.
Фрау Риттерсбах качает головой.
— Мне жаль, дорогой. Разочарование в любви — отвратительнейшая штука, я понимаю…
— Правда понимаете? — скептически хмыкаю я.
— Еще как понимаю! — вскидывается пожилая леди. — Не думаешь же ты, что Хайди Риттерсбах уже родилась старухой? Нет, мальчик мой, это сердце, — похлопывает себя ладонью по левой стороне груди, — прожило долгую и насыщенную жизнь, знавало и ненависть, и любовь, бывало разочарованным, и восхищенным, умело обливаться слезами и петь от избытка чувств. Уж я-то знаю, о чем говорю, поверь мне, мальчик мой. — И с новым напором: — Так вот тебе мой совет, — секундная пауза для пущего эффекта, — просто разберись с этим, просто реши, что для тебя важнее: пестование былой обиды или открытость для всего нового. Ты хороший мальчик, Алекс, и ты еще будешь счастлив… если только захочешь того.
Потом отходит в сторону, уступая место Кристине Хаубнер, и та добавляет:
— Тебе повезло иметь тех, кому ты небезразличен… Просто цени это.
— Мы так счастливы, что встретили вас, — заключает эту сцену из сказки про Спящую красавицу Мария Ваккер — ощущаю себя новорожденной принцессой, которую наделяют дарами все феи королевства.
После чего по очереди целуют меня в лоб, а потом направляются к выходу.
— Эй, а руки развязать? — окликаю их с паникой в голосе, и фрау Риттерсбах глядит на маленькие часики на своем пухлом запястье:
— Примерно через двадцать минут придет тот, кто тебя освободит…
— Что?! — кричу я. — Почему не вы? Эй, развяжите меня… Хайди… Мария… Кристина! — последняя лишь пожимает плечами, выкатывая за дверь инвалидную коляску. — Что вы делаете? — продолжаю неистовствовать я. — Куда вы увозите мою коляску?
Те молча выходят и прикрывают дверь.
Дергаю руками, что есть силы… Не помогает.
— Кстати, ножницы в верхнем ящике стола, — просовывается в комнату голова фрау Ваккер и тут же снова исчезает.