Подглядывающая

Славина Анастасия

Серый: Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, когда говорил о ролях?

Серый: Я поступил жестоко – знаю. Но у меня не было выбора. И у тебя тоже не было выбора. Ты пришла в этот мир, чтобы стать идеальной моделью. А я – чтобы сфотографировать тебя. Нас отличает только то, что я понимаю это, а ты – нет.

Серый: У тебя есть вопросы?

Медленно пишу – пальцы не слушаются.

Never111: Ты провернул все это ради фото?

Серый: Да! Ради гениальных фотографий, которые войдут в историю. Пусть даже и не под моим

именем.

Never111: ?

Серый: Когда я сфотографировал Ренату на чердаке, никто не обратил внимания на то фото. Будто снимок, который показывает мальчик без имени, рассматривают сквозь специальные линзы. Но когда его выставил Стропилов, народ зашумел, как улей. Стропилов немало призов за него отхватил. Ему нужны были призы, а мне – жизнь для моего снимка. Каждый получил свое.

Never111: Ты специально отправил меня к Стропилову? Чтобы он «заценил» меня, как модель?

Серый: Да, Эм. И модель ему очень понравилась. А дальше я из кожи вон лез, лишь бы оказаться к тебе поближе. Я давал тебе все, что ты хотела: развлечения, дружеское плечо, страсть, любовь, Ренату. Любой каприз – только пожелай.

Never111: Эй.

Серый: Да, Эм?

Never111: Ты псих.

Скрипнула кровать – Эй встал. Я замерла в кресле.

Он вошел в комнату. Прислонился плечом к дверному косяку.

Теперь Эй вовсе не казался парнем, который хотел убедить меня в предопределенности нашей жизни. Он был холодным, как лед, и острым, как бритва.

– Где карты памяти, Эм? – спросил он устало и жестко.

Я сглотнула ком в горле.

Казалось, сумерки густели с каждой секундой.

– Уннитожены!

Эй оттолкнулся от дверного косяка. Остановился передо мной, руки – в карманах куртки.

– Проверим, как далеко я способен зайти, чтобы узнать, не врешь ли ты?

Нечего было проверять. Я знала, на что он способен.

– Ты такая же ненормальная, как и я, Эм. Думаешь, что проблемы с речью – твой единственный дефект? Считаешь, что подглядываешь, потому что тебе смертельно одиноко? Одиночество послужило пусковым механизмом – вот и все. Оно позволило тебе выплеснуть свое уродство в такое вот увлечение. Если бы твой брат не погиб – старт был бы другим, но исход – тем же. Мы оба любим подглядывать. Мы – одинаковые, Эмма.

Он протянул ладонь.

Я не стала его провоцировать – достала из кармана джинсов карты памяти.

– Это не последняя наша встреча.

И он ушел, хлопнув дверью.

Не знаю, сколько прошло времени после ухода Эя.

Сейчас за окном глубокая снежная ночь. Ощущение такое, будто снег и по эту сторону стены – я замерзаю, укутанная им. Знаю, это ледяное спокойствие – конец, и, все же, не шевелюсь. Иногда конец – это не самое плохое.

Из снежного полусна меня возвращает в реальность звук голоса – я слышу свое имя.

Сердце вздрагивает.

Открываю глаза.

Темно, только прямоугольник окна цедит тусклый свет.

В

моей ладони зажат телефон.

Включаю его.

Сергея нет в сети.

Сжимаю телефон так сильно, что, кажется, он должен сломаться. И снова слышу:

– Эмма…

Я всхлипываю. Пытаюсь улыбнуться, будто меня застали врасплох.

Беззвучный голос несуществующего человека.

Глаза щиплет от слез.

«Эмма… Какая у тебя погода?»

Я смеюсь и плачу одновременно.

Я не сумасшедшая. Я осознаю, какой финт выкинуло мое подсознание, и отчего так произошло. Но пытаюсь удержать эту тоненькую ниточку, связывающую меня с придуманным мужчиной, которого я люблю.

«Эмма, так какая у тебя погода? И во что ты сейчас одета? Рассказывай!»

«Неважно», – мысленно говорю я.

«Неважно? Иногда мне кажется, что ты не женщина, Эмма».

Я отлично представляю скобочки-улыбки, которые Сережа поставил бы в конце этого сообщения.

«Ты улыбаешься, Эмма…»

«Не могу не улыбаться, когда разговариваю с тобой».

Огромным усилием вытаскиваю себя из кресла. Тело ломит, будто от простуды.

Подхожу к окну. Мне так холодно внутри, что стекло кажется тонким слоем прозрачного льда.

Снежная королева.

Моя квартира – замок изо льда.

Я вспоминаю, как мы с Эем пели караоке песню из «Холодного сердца» – и во рту появляется такой горький привкус, что я морщусь.

«Я знаю, что тебе сейчас надо, – тотчас же приходит на помощь Сережа. – Свет торшера, плед, огромный кусок творожного кекса с взбитыми сливками и большая кружка кофе с молоком и корицей. Вместе с последним глотком кофе, собирая крошки, упавшие тебе на колени, ты поймешь, что счастлива».

Я невольно бросаю взгляд на отражение пустого кресла в стекле.

Пустота. Одиночество.

Снова.

«Кажется, я больше никогда не буду счастлива…»

«Это очень по-женски, Эмма».

Касаюсь стекла подушечками пальцев. Точно – лед.

«Сережа, мне кажется, я падаю…»

«А, на самом деле, ты – летишь!»

– Пперестань быть ттаким оппптимистичным! – громко, вслух требую я.

«Я – это ты. Так что, сама перестань».

Я чувствую его улыбку – рябью в воздухе. Сергей словно стоит у меня за спиной. Кажется, я улавливаю боковым зрением его силуэт.

Как же горько!.. Крепко сжимаю пальцами переносицу.

«Эмма, Эмма, Эмма… Не исчезай! А знаешь что? Я жутко голодный! Угостишь меня чем-нибудь?»

Смотрю на свое невесомое отражение. Теперь это и есть я? Бледная, прозрачная, почти ненастоящая.

Продолжать это общение или?.. Но все «или» глядят на меня такими жадными глазами, будто хотят сожрать. Грозят снова утянуть под снег.

– У мменя есть кое-что, но это тты тточно не будешь есть.

«Ржавые гвозди?» – интересуется Сережа, облокачиваясь о спинку кресла – я отчетливо вижу это в отражении стекла.