Подглядывающая
Шрифт:
А через полчаса мне позвонил риэлтор, и я, наконец, сняла квартиру в Приморском на одиннадцатом этаже новостройки с видом на далекие, будто в дымке, купола Исаакии.
В ту ночь, засыпая в новой постели, вдыхая запах свежей наволочки, я привычно видела закрытыми глазами призрачные сообщения в сети.
– Тты все еще хочешь знать, ккакая сейчас погода и во что я одета? – бормотала я в подушку, а невидимая рука превращала мои слова в невидимые буквы. – Ттеперь я могу ответить. У мменя за окном идет радужный ливень, и нна мне ннадет купальник из рыбьей чешуи.
Ничего
Мой день в Питере начинается с книги и большой чашки кофе с молоком. После завтрака я сажусь за работу. За последние недели я нашла еще трех клиентов. Двух – на портале «HeadHunter». Третьему меня «сосватала» Лейла. Отношения с ней становятся теплее с каждым письмом.
Денег – впритык. Если позволяю себе обед в кафе, то пропускаю ужин. Но этого достаточно для счастья.
Сегодня, как обычно после работы, я собираюсь на прогулку – меня ждут мосты и дворики. Кажется, нет им ни конца, ни края. Каждый день – открытия. Каждый день – чудеса, большие и маленькие.
Включаю погромче новости по телевизору и отправляюсь в спальню переодеваться. Под монотонный женский голос бросаю на кровать ворох одежды, напеваю «Probably» Fool Garden. И сквозь музыку у меня в голове слышу:
– ...Каждая выставка Юрия Стропилова становится событием. Его новый проект «Подглядывающий» – не исключение.
Моя голова застревает в горлышке водолазки.
– …Выставочное пространство поделено на три зоны – улица, дом, бар. Проход к фотографиям организован так, что у посетителя возникает полное ощущения подглядывания.
Рывком одергиваю водолазку. Несусь в гостиную. Я без очков и без линз, потому почти припадаю к экрану – и успеваю увидеть гигантскую замочную скважину в стене, в которую, словно в открытую дверь, проходят посетители.
– ...Но куда важнее, что Юрий Стропилов заставляет нас осознать: нравится ли нам то, что мы видим. Нравится ли нам подглядывать?
Я не слышу, о чем говорит ведущая, когда репортаж заканчивается. Прихожу в себя под музыку с заставки прогноза погоды.
С трудом подавляю в себе желание хорошенько похлопать ладонью по телевизору, будто у него помехи.
Эй добрался до меня и в Питере – сам того не зная.
Это ничего не значит – я для него по-прежнему крупица соли в океане. Эй понятия не имеет, в каком городе я живу. Но мне тревожно и неприятно от того, что мой Питер стал пунктом в гастрольной карте Стропилова.
– Сережа… – я не обрываю себя.
Сегодня на улице ветер кажется сильнее, снег – холоднее. Я похлопываю себя по плечам – мерзну, ноги вязнут в снегу.
Тащусь по Невскому. Сережа молча бредет следом.
– Я же нне могу себя ззапереть, верно? – спрашиваю я его через плечо. – Я нничего не сделала. Чего мне бояться.
Но я боюсь.
Боюсь увидеть свое фото посреди выставочного зала. Боюсь так, что могу думать только об этом.
Я не хочу, чтобы меня использовали. Не хочу быть жалкой и беззащитной, не хочу, чтобы зеваки глазели на мои душевные внутренности!
Но, может, не все так плохо? Может, моих фото на выставке нет?..
Я
Прохожу мимо рекламной тумбы – и, только спустя несколько шагов понимаю, что увидела. Разворачиваюсь.
На фоне белого снега и белых афиш с пестрыми буквами, будто дыра, на меня глазеет замочная скважина – светлый контур на черном. И, если приглядеться, становится понятно, что замочная скважина – это женское обнаженное тело.
Отворачиваюсь и иду дальше – навстречу пронизывающему ветру. Он леденит щеки, вышибает слезы. Смахиваю их холодной влажной варежкой.
Стропилов с Эем выставили мое фото – я это знаю наверняка, от этого не убежать.
Они получили, что хотели. Использовали меня – и теперь наслаждаются результатом.
Но я не из-за этого бодаюсь с пургой, рвусь через снежное месиво, будто меня преследуют, – из-за Сережи. Из-за того, что ради своего тщеславия, Эй заставил меня полюбить несуществующего человека. Который всегда будет лишь моей тенью. Который никогда не пригласит меня на свидание, не разделит со мной завтрак, не согреет мою постель. Которого я никогда не коснусь. Чей голос я никогда не услышу. И не потому, что нам мешают обстоятельства, – тогда хотя бы можно жить надеждой – а потому, что его не-су-ще-ству-ет!
Вот это уже край!
Мне жаль саму себя.
Я словно скукоживаюсь, снова замерзаю в снегу – теперь уже настоящем.
Нет-нет-нет!
Я никогда не вернусь в то состояние. Я – другой человек. Исцеленный.
Эти мысли превращают мою боль в злость.
Я разворачиваюсь – и возвращаюсь к рекламной тумбе.
А если я попала из одной клетки в другую? Вырвалась из мрачного мирка, чтобы попасть в светлый мирок? В Питере я точно также отгородилась от проблем, как делала это и раньше. Я гнала мысли об Эе, его бесчестной игре, выставке – но все равно чувствовала себя униженной и обманутой. И, хотя так отвратительно чувствовать себя гораздо проще, гуляя по питерским мостам, сути это не меняет.
А, может, выставка в Питере – это не зло, а благо?
Смотрю в замочную скважину на афише.
Может, это вызов?
Который я способна принять.
Как думаешь, Сережа?
Ловлю попутку.
Пробки.
Кровь молоточками стучит в висках. Я не строю предположений, не думаю, что и кого там увижу, – и как буду на это реагировать.
Хочешь войны, Эй? Я готова!
Врываюсь на выставку, – но мне нужно пройти еще два круга ада – очередь в кассу и очередь в гардероб. Мне душно, не хватает воздуха.
И вот я вхожу в выставочный зал. Сколько людей пришло поглазеть на душевное заболевание Эя! Они замирают у фото и долго их разглядывают. Обсуждают. Меня начинает мутить.
Сначала я вижу фотографии незнакомых мне людей. Никаких «звезд», никаких политиков! На это вовсе не было ставки, как плел мне Эй! Первый зал я едва ли ни пробегаю, пока не застываю перед баром.
Да, это настоящий бар с настоящим барменом. Посетители выставки садятся на высокие стулья, заказывают коктейли. Приглушенный свет, легкая саксофонная музыка, имитация сигаретного дыма. Там почти все настоящее.