Подглядывающая
Шрифт:
Боже…
Алевтина словно разговаривает на другом языке.
– Выставленные снимки порочат вашу репутацию? Спрошу проще. Вы сняты в обнаженном виде? Если – да и, к примеру, вы преподаете, тогда публикация такого рода снимков может испортить вам репутацию.
Я качаю головой.
– Возможно, снимок разглашает тайну вашей личной жизни? – она неистово сигналит машине, что ее подрезала. – Например, вы сняты с любовником. И, если такой снимок попадет на глаза мужа…
– Ннет,
Алевтина печально смотрит на меня в зеркало.
– Тогда напиши письменное требование убрать ваши фото.
Я откидываюсь на спинку кресла. Начинали с ареста, а закончили формальной бумажкой…
– Нне уберет.
– Тогда я рекомендую вам обратиться в полицию. Написать заявление на… как там его?
Продолжать разговор бессмысленно, но я все же пытаюсь быть вежливой.
– Я нне знаю, ккак его зовут. Сстропилов не делал сснимки, он ттолько ддал им свое имя.
Смотрю в окно. Сегодня Питер кажется мне необычайно серым. Серый… Сережа… Неужели Эю все сойдет с рук?
Алевтина все еще молчит. Не выходит из машины, хотя уже припарковалась.
– Вы и в самом деле не знаете, как зовут человека, войну против которого собираетесь начать?
Уже не собираюсь.
В полиции я была вчера.
Помятый, уставший и очень раздражительный участковый сказал, что заявление он, конечно, примет. И проверку проведет – дней за десять, а может, и дольше. Но ему и так ясно, что ничего преступного в публикации фотографий он не найдет. И посоветовал обратиться к адвокату.
Я не стала настаивать. Потому что, глядя на него, вспомнила очень важную деталь: Эй – бывший мент.
– Сспасибо...
Я выхожу из тепла салона в колючую морось. Меня немного покачивает.
Я не могу за себя постоять.
Наверное, Эй заинтересует ментов только, когда кого-нибудь убьет. Воображение тотчас же цепляется за эту соломинку, как и за каждую другую в этом деле, – но, нет, это – тупик.
И суд, и полиция предлагают мне стучаться лбом о стену. Долго, мучительно и неэффективно.
Они предлагают мне сжать зубы и терпеть!
– Эмма! – окликает меня мужской голос.
Я вздрагиваю.
У меня нет друзей в Питере.
А если это…
Меня догоняет помощник адвоката. Мое имя – первое слово, которое я от него услышала.
Парень смотрит на меня сочувственно, но с каким-то странным блеском в глазах.
– Как далеко вы готовы зайти, чтобы наказать преступника?
Любопытный вопрос от представителя закона.
– Оччень далеко! – мне скрывать нечего.
– Тогда возьмите вот это, – он оглядывается – и протягивает карточку формата визитки, на которой напечатан номер телефона и имя. – Этот человек умеет решать проблемы.
– Этто законно? – я с подозрением кошусь на карточку.
– Боюсь, что нет.
И тогда я понимаю, что за блеск в его глазах. Этот парень – жулик. Он поставляет другому жулику клиентов, которым не может помочь правосудие.
– Не ннадо! – я отступаю.
– Это ни к чему вас не обязывает. Избавитесь от моего подарка, когда проблема будет решена, – и он опускает карточку в карман моей куртки и сбегает.
Теперь, когда не нужно делать вид, что я железная женщина, все во мне обмякает. Кажется, что мое тело – это комната, которую пронизывает сквозняк.
– Пойдем домой… – шепчет мне на ухо воображаемый Сережа.
Полное ощущение, что он стоит за моей спиной, почти касаясь меня.
Крепко себя обнимаю. Закрываю глаза – тем сильнее чувствуется его присутствие и хлесткие удары влажного ветра по лицу.
– Я ппроиграла…
– Просто война – это не твое. Твое – это тексты, буквы. Снег хлопьями. Кофе с молоком.
– Я могу…
– Тшшш! – он прикладывает палец к губам. – Представь, мы возвращаемся домой. Избавляемся от промокших курток. Затем – от всей остальной, совершенно ненужной, одежды, – потому что нам нравится заниматься любовью обнаженными. А потом, значительно позже, когда приятная, мягкая, теплая пустота заполнит твое тело и мысли, я ускользну на кухню, чтобы положить вишенку на торт. В прямом и переносном смысле слова. Ты все еще слушаешь меня?
– Я ннемного подотстала на ттом моменте, где мы избавляемся от нненужной одежды.
– Догоняй! Потому что я уже вхожу в нашу спальню с тортом в руках. Его бока обмазаны кремом со взбитыми сливками и присыпаны дробленым орехом. А сверху – много разноцветной посыпки и цветов из белкового крема.
Улыбаюсь в мыслях. Теперь, когда Сережа поселился в моей голове, он знает обо мне все.
– А что внутри торта?
– О, я ждал этот вопрос, Эмма! Внутри его – начинка из сливочного суфле с мандаринами. А коржи его такие легкие, что про этот шедевр правильно говорить не «испечен», а «соткан».
– Тты сам его… соткал?!
– Конечно! Я ведь умею превосходно готовить три вещи: яичницу, макароны и вот этот торт.
– Ты издеваешься?
Он улыбается.
– Даааа!
Я тоже улыбаюсь.
– Мы ббудем есть этот тторт ложками и ппить чай из одной ккружки.
– Только так, Эмма.
Я, наконец, открываю глаза. Становится холодно, будто я только что вышла из теплой квартиры на ледяную улицу.
Сережа не обнимет меня, чтобы мне стало теплее.
В автобусе не предложит свой локоть вместо поручня.