Подход
Шрифт:
На двор дома Буялихи давно уже дежурилъ кабатчикъ Аверьянъ Пантелеевъ. Онъ пріхалъ въ телжк еще часовъ въ восемь утра и привезъ съ собой боченки съ водкой. Круглая сытая лошадь его, невыпряженная изъ телжки, стояла подъ навсомъ и позвякивала бубенчиками и мдными бляшками сбруи. Около него терся староста и былъ уже полупьянъ. Кабатчикъ былъ въ ажитаціи и лихорадочно пощипывалъ бороду.
Вошелъ мужикъ.
— Нашему богатю, Аверьяну Пантелеевичу? сказалъ онъ, раскланиваясь.
Кабатчикъ передвинулъ шапку со лба на затылокъ и,
— Ты отъ пожарнаго сарая? Ну, что тамъ?
— Мало еще тамъ народу, но почитай что вс за тебя. Трынкины два брата проходили мимо. Ну, эти противъ тебя и даже хотятъ вмст съ Антипомъ Яковлевымъ бумагу куда-то писать, коли ежели міръ…
— Да выдеретъ, выдеретъ твое дло. Чего боишься! хлопнулъ староста кабатчика по плечу.
Мужикъ улыбнулся и спросилъ:
— Подносить, что ли, до сходки-то? Я слышалъ, что подносишь.
— Поднести не расчетъ, коли бы люди настоящіе были, а то люди свиньи, раздраженно отвчалъ кабатчикъ. — Вонъ Ванюшк, Буялихину сыну, поднесъ я сегодня два стаканчика, а онъ, подлецъ, на старыя-то дрожжи и не выдержалъ. Эво, въ углу валяется! А вдь онъ голосъ на міру. На сходку не явится — голосъ прочь.
— Вытрезвимъ къ тому-то времени, водой отольемъ. Вдь въ нашей власти, когда сходку назначать. А ты вотъ что… Ты поднеси-ка намъ съ Алексемъ Иванычемъ по стаканчику.
— Брось, староста. Ну, что за радость, ежели и ты налижешься! Вдь теб на сходк словесность нужна. Вдь ты начальство.
— Съ одного-то стакана? Да я, братъ, ни въ одномъ глаз…
— Ну, какъ ни въ одномъ глаз! Вдь ужъ изрядно пилъ сегодня. Ну, что за радость спозаранку? Вотъ выставлю міру вино, тогда и пей сколько хочешь.
— Полно. Ну, чего ты боишься?
— Какъ: чего? Ни коня, ни воза не видавши, я ужъ триста рублевъ просадилъ на угощеніе, да на подарки, а Богъ всть, выдеретъ ли еще что.
— Выдеретъ, выдеретъ. Наливай намъ, сказалъ мужикъ Алексй.
Кабатчикъ ползъ въ телжку, вытащилъ бутылку съ водкой, посмотрлъ ее на свтъ и сказалъ:
— Фу, ты пропасть! Пока мы въ избу ходили, тутъ ужъ кто-то полбутылки высадилъ. Ну, народъ! Нате, пейте…
Онъ сталъ наливать въ стаканчикъ съ толстымъ дномъ.
Староста и мужикъ Алексй выпили. Показался еще мужикъ въ заплатанномъ нагольномъ полушубк и съ рыжей всклоченной бородой.
— А Антипъ Яковлевъ у себя на двор сейчасъ сходку собралъ. Такія рчи противъ тебя говоритъ, Аверьянъ Пантелееичъ, что упаси Боже! проговорилъ онъ. — Братья Трынкины тоже ему помогаютъ. Икону вынесли. Антипъ Яковлевъ заставляетъ прикладываться. Человкъ десять у него тамъ. Заманилъ и меня, но я убжалъ.
— Пущай, что угодно, длаютъ. У насъ за Аверьяна Пантелеева двадцать восемь душъ печатныхъ. Вдь считали ужъ, сказалъ староста.
— Вонъ она, двадцать восьмая-то печатная душа гд валяется! кивнулъ кабатчикъ въ уголъ подъ навсомъ на сына Буялихи. — Да скоро и двадцать седьмая душа свалится.
— Ты про меня,
— То-есть, Господи Боже мой! Двсти рублей міру хочу заплатить ежегодной аренды, домъ посл десяти лтъ отдаю, бабъ всхъ перепоилъ, мужиковъ поилъ, еще поить буду, бабамъ по платку и по чайнику, ребятишкамъ полпуда пряниковъ, а люди этого не чувствуютъ! воскликнулъ кабатчикъ.
— Чувствуемъ, чувствуемъ, Аверьянъ Пантелеичъ, откликнулся рыжебородый мужикъ. — Даже очень чувствуемъ, а только желаемъ съ тебя не двсти рублей арендательскихъ получить, а триста.
— Здравствуйте! Да ужъ тогда мн подвситься надо!
— Зачмъ вшаться? Въ нашемъ мст — кабакъ золотое дно будетъ.
— Мужики толкуютъ у пожарнаго сарая, что и пяти ведеръ мало. Семь хотятъ, прибавилъ Алексй.
— Рку имъ изъ вина не сдлать ли? Разориться мн, что ли?
— Полно, полно. Нтъ, ужъ ты семь-то ведеръ дай. Не обижай міръ, коли міръ тебя почитать хочетъ, уговаривалъ кабатчика рыжебородый мужикъ и, умильно взглянувъ на него, сказалъ: — Насыпь-ка стаканчикъ, чтобъ глотку прочистить. Ой-ой-ой, какъ я за тебя на сходк кричать буду!
Кабатчикъ опять ползъ въ телжку за бутылкой и стаканомъ.
На крыльцо вышла старуха Буялиха и голосила пьянымъ голосомъ:
— Черти вы, дьяволы! Сами пьете, а нтъ того, чтобы мн, старух, хоть бутылочку пивца поднести!
XIV
Время близилось къ полудню. На дворъ Буялихи то и дло забгали мужики, клялись кабатчику въ врности, ободряли его въ успх и выпивали по стаканчику водки, такъ сказать, предварительно, въ ожиданіи посл сходки офиціальнаго мірского пьянства. Староста примазывался почти къ каждому въ компанію, отъ чего сильно покачивался на ногахъ. Кабатчикъ, боясь ему отказывать, только пожималъ плечами и упрашивалъ:
— Побереги себя, братъ, слезно прошу, побереги, а то вдь заржешь меня.
— Теперь ужъ ничего, теперь ужъ дло обозначилось. Самъ ты заржешь всякаго.
Пришелъ писарь изъ отставныхъ унтеръ-офицеровъ въ пальто, въ сапогахъ бутылками и съ подстриженными усами. Подъ мышкой держалъ онъ вмсто портфеля папку.
— Надо начинать, сказалъ онъ. — Иди и открывай сходъ, обратился онъ къ старост, подошелъ къ кабатчику и спросилъ:- Такъ пятнадцать рублей и полведра?
— Да, да… По окончаніи всего происшествія получишь, ежели дло выгоритъ.
— Выгоритъ, выгоритъ, какъ не выгорть! Супротивниковъ всего шестнадцать душъ, да и то Миронъ Трынкинъ изъ-за совсти, что жена его взяла у тебя платокъ, запрегъ лошадь и ухалъ въ Крюково къ обдн. Ежели онъ на сходъ не явится, то ты ужъ пошли ему четвертушку вина, но только тайкомъ отъ его брата, чтобы братъ не зналъ.
— Да ладно, ладно… Станетъ ли дло за этимъ! Глотнешь стакашекъ? предложилъ ему кабатчикъ.
— Нтъ. Ты лучше дай мн такъ бутылку, чтобы въ карманъ…
— Да вдь я полуведромъ теб поклонюсь.