Подкаменный змей

Atenae

Раненый лежал ничком, подобрав под себя колени и зажимая живот. Сквозь щели меж досками сочилось достаточно света, чтобы она могла с первого взгляда различить – это был не Штольман и не урядник. Какой-то здоровенный лохматый мужик в простой одежде.

Вдвоём они мужика перевернули. Он был без сознания, но стонать не переставал.

– Пулевое ранение, - сказала Анна задумчиво.

За полтора года, что она провела в обществе полицейских, видеть такое ей уже доводилось. Видела и не такое. Но кто его? Не узнать, пока он не придёт в чувство.

Ей уже приходилось

рвать нижние юбки на бинты, много времени это не отняло. Вдвоём они раненого перевязали, потом Андрей Дмитриевич плеснул из фляги ему в лицо. Раненый снова застонал и очнулся, повёл мутным взглядом.

– Кто вы? – Анна сжала его окровавленные руки, которые вновь потянулись к простреленному животу. – Кто вас подстрелил? Ответьте мне!

Умирающий смотрел на неё, словно не понимая, потом выдохнул со стоном:

– Урядник… сука легавая…

Анна встряхнула его:

– С ним был ещё один мужчина - городской. Темноволосый, худой, голубоглазый. Где он?

Раненый тяжело дышал, видно было, что отходит. Потом собрался с силами, нашел глазами её лицо. Взгляд сделался чуток осмысленнее.

– В плавильне… заперли… осторожно, барынька… Волк там…

Едва ли она могла бы разобраться, что здесь есть плавильня. Но строений на прииске не так много. Долго ли обойти все?

Долго обходить и не пришлось. Кажется, плавильней была невысокая, похожая на баньку изба с широкой трубой, из которой торчал здоровый деревянный рычаг с веревкой – мехи. Запирал плавильню неподъёмный брус, одной бы ей ввек не справиться, хотя сил будто прибыло. Вдвоём с Кричевским они этот брус откинули, и из отворённой двери прямо им на руки тяжело дыша выпал Штольман. Анна подхватила его, понимая в тот миг только одно:

– Жив!

Он был почти без сознания. Кудрявые волосы, отросшие в дороге чуть сильнее, чем обычно, слиплись от пота. Кажется, ему никак не удавалось восстановить дыхание. Анна обняла мужа, помогая ему подняться на колени.

– Кричевский… ружьё!..
– выдохнул Яков.

Андрей Дмитриевич недоуменно моргнул: то ли от него требовали взять его в руки, то ли Штольман сам собирался стрелять.

– А какие гости у нас! – послышался знакомый ироничный голос. – Анна Викторовна, какими судьбами?

– Карп Егорович? – обрадовалась Анна. И тут же осеклась, поймав взгляд, каким Яков смотрел на купца.

Из жилой избы появился урядник, вынося тяжёлый по виду мешок. Увидев пришедших, сплюнул зло и потянулся к кобуре:

– Этих ещё принесло!

– Остановитесь, Егорьев! – произнёс Штольман еще задыхающимся, но уже почти своим голосом. – Ведь вы полицейский, не убийца!

Всё походило на какую-то фантасмагорию, где знакомые лица приняли не свойственные им выражения, превратившись в маски. Единственное, что оставалось незыблемым – тепло любимого тела, бессильно клонившегося к земле, - она тщетно пыталась его удержать. Что они с ним сделали?

– Остановитесь! – раздался дрожащий, высокий голос, в котором Анна с трудом узнала голос Кричевского. – Я… буду стрелять!

Двустволка в его руках так и ходила ходуном.

Грохотов

рассмеялся, неприятно щерясь. А урядник только сплюнул:

– Малохольный!

Этнограф тяжело, со всхлипом вздохнул, а потом выпалил враз из обоих стволов.

Егорьев словно запнулся, мундир мгновенно залило кровью. Тело свалилось мешком, с тяжёлым стуком.

– Лихо! – рассмеялся сквозь зубы Грохотов.

И в тот же миг Кричевский выронил ружьё и рухнул на колени, содрогаясь в рвотных позывах. Штольман потянулся к ружью, но не успел. Откуда-то со стороны ударил выстрел. Купец, не переставая улыбаться, упал ничком. Кажется, факт собственной смерти так и не дошёл до него.

Внезапно сделалось очень тихо. Анна всё так же стояла на коленях, обнимая Якова, и силилась понять происшедшее.

– Это – Волк? Грохотов – Волк?

Штольман молча кивнул. Взгляд его был устремлён на двери сарая, где медленно оседал, привалившись к косяку, раненный в живот человек. Из правой руки со стуком выпал револьвер.

Сыщик медленно, точно во сне, поднялся на ноги, отстранил руки жены, снял и отбросил пиджак. Сорочка и жилет были мокрыми от пота. Его била крупная дрожь, щеки словно запали ещё больше. Анна хотела его поддержать, но Яков не позволил.

– Я сейчас весь пропитан парами ртути. Ко мне даже прикасаться опасно.

Рассудок силился осознать, какой ужас стоял за этими словами, но что-то словно выталкивало, не давало мысли оформиться. Всё же хорошо! Он здесь, дышит…

Штольман на нетвёрдых ногах приблизился к умирающему. Мужик вынул из-за пазухи и протягивал ему какой-то запятнанный кровью тряпичный мешок.

– На, возьми!..

– Это ещё зачем?

– Бери… чистое оно… самородки…

– Зачем? – повторил Яков, не трогаясь с места.

– Не тебе, барыньке твоей… барынька – добрая душа… Как без тебя будет?.. Убил ведь тебя Волчара… - выдохнул в последний раз – и затих.

Кричевский подошёл сзади, всё ещё дыша тяжело, но больше не всхлипывая.

– Андрей Дмитриевич, возьмите, - попросил Штольман.

Этнограф молча склонился над покойным, поднял мешочек с самородками.

– Помогите Анне Викторовне добраться до Омска. Когда смерть урядника станут расследовать, скажите, что это я его… Да, вот ещё! Это ртутное отравление. В Зоряновске навестите врача, есть там один, запойный. Попросите у него марганцевокислый калий… Кто в Утихе жив будет, поите раствором – должно помочь. Еще… яйца сырые. Яичный белок. Так в старину лечились. Ртуть… болезнь старого шляпника.

– А вы? – каким-то совсем детским тоном выдохнул Кричевский.

– А я – всё! – усмехнулся Штольман. – Идите. Не надо вам на это глядеть. Идите, Анна Викторовна!

Этим обращением он словно провёл черту, отделяющую его – обречённого – от неё. И уже на неё не смотрел.

– Нет!

Как она могла с этим согласиться, если он ещё жил, еще дышал?

– Господин Кричевский, берите золото! Скачите в Зоряновск, везите противоядие! Мы пока до Утихи дойдём. Яйца там в каждом дворе есть… Вы успеете! Успеете…