Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
Шрифт:
Есть сведения, что он именно так и думал. Арман Лану в своей книге о Мопассане
приводит свидетельство одного, как он говорит, достойного доверия свидетеля, Бода де
Морселе, секретаря редакции одной из газет, в которой сотрудничал Мопассан.
“Однажды, - рассказывал Бод, - выходя из почтового бюро, я встретил Мопассана.
– Я страшно зол, - сказал Ги.
– Мадемуазель Башкирцева пишет мне письмо за письмом
“до востребования” и заставляет ходить
незнаком. Чего она от меня хочет? Может быть, она мечтает о любовной встрече? Так
пусть изволит сказать об этом!”
Лану считал, что незнакомка недолго оставалась незнакомкой. Значит, Мопассан просто
поддерживал игру, завлекая рыбку в свои сети.
В дневнике, изданном у нас, нет никаких упоминаний про переписку с писателем. Однако
во французском издании 1901 года они есть.
“Осталась дома, чтобы ответить незнакомцу. (Хорошенькое дело, она или публикаторы
называют Ги де Мопассана незнакомцем - авт.) Собственно говоря, я для него незнакомка.
Он мне уже трижды ответил. Он не Бальзак, которого боготворишь за все. Теперь я
сожалею, что обратилась не к Золя, а к его адъютанту, талантливому и даже очень. Среди
молодых он мне понравился больше всех. Однажды я проснулась, ощущая потребность,
чтобы какой-нибудь знаток оценил по достоинству, как красиво я умею писать: я подумала
и выбрала его”. (Запись от 15 апреля 1884 года.)
Со своего четвертого письма Мария Башкирцева перевоплощается в Савантена Жозефа.
Несмотря на то, что она оскорблена письмом Мопассана, она все-таки решается ему
отвечать. Только теперь на ней две маски, незнакомки и старого латинского буквоеда, что
позволяет ей начать говорить вещи, совершенно неприличные для девушки того времени.
Она высоко держит планку пошлости, поднятую Мопассаном и сдаваться не собирается.
Обозвав его в первых строках письма “несчастным золяистом”, то есть последователем
Золя, она приступает к делу и обещает больше его не мистифицировать и ничего от него
не скрывать. Ниже следует цитата из ее четвертого письма от имени Савантена Жозефа, выделенные курсивом слова которой ранее в течении многих лет не печатались и, как я
уже говорил, были восстановлены по подлинникам писем Колетт Конье:
“Я воспользовался, милостивый государь, досугом страстной недели, чтобы вновь
перечитать полное собрание ваших сочинений... Вы, конечно, большой весельчак. Я
никогда не читал вас целиком и подряд, впечатление поэтому, можно сказать, свежее, и оно
таково, что вы чересчур злоупотребляете описанием этих...
которому еще существует мир. Не знаю, какому богу я поклоняюсь, но вы безусловно
поклоняетесь тому. . тому странному символу, который чтили в древнем Египте”.
( Фаллосу, для недогадливых - авт.)
Ничего себе девственница, или как писали о ней, “взволнованная девственница, уснувшая
вечным сном”. Взволнованная, но чем?
“Что касается меня, а я вовсе не отличаюсь стыдливостью, и читал самые
предосудительные сочинения, меня смущает, да, сударь, смущает ваше тяготение к этому
грубому акту, которое г. Александр Дюма-сын называет любовью”.
“Вы переходите на вольности, - запоздало восклицает она, сама с легкостью вступив на
этот путь, - а мое звание классного наставника запрещает мне следовать за вами по этому
опасному пути”.
Поздно, слишком много она себе позволила, теперь и у него руки развязаны. Напрасно она
пытается взять спокойный тон разговора, советует ему посмотреть выставку Бастьен-
Лепажа на улице Сэз, под конец своего столь откровенного письма она вновь не
удерживается и желает ему “развивать мышцы, о которых не принято писать, и
верблюжью подушку”. Верблюжья подушка требует пояснения: считалось, что верблюжья
шерсть повышает потенцию, а подушки подкладывались женщинами по различные части
тела (например, под бедра), чтобы принимать удобные и соблазнительные позы при
соитии. Это обсуждалось в книгах, из которых парижанки черпали практические советы.
Видимо, Башкирцева не раз пролистывала “Жизнь парижанок” или другую подобную
литературу, не зря разговор ее так фриволен и вертится вокруг фаллоса Ги де Мопассана.
Что ж, собеседника она выбрала достойного. Ни что так не заботило его, как собственный
фаллос:
“... он возбуждался по собственному желанию, - писал Эдмон де Гонкур, - он заключал
пари, что за несколько мгновений, стоя лицом к стене, он повернется с возбужденным
членом, и выигрывал это пари”.
Он на глазах у знакомых до десяти раз овладевал проститутками, переходя от одной к
другой. Не зря он был похож на быка, на быка, покрывающего целое стадо коров. Теперь
он чувствует, что перед ним телка, и он жаждет покрыть ее, он раздувает ноздри и
топорщит нафабренный ус, переходя к решительной атаке. Мышцы, о которых не принято
писать, ему развивать не нужно, они в постоянной готовности. Достаточно нескольких
мгновений, чтобы они вступили в дело.