Подмена: тёмный близнец мужа
Шрифт:
А вот с отцом и матерью мужа я познакомилась год назад. Оба спортивные, лощённые, с натянутыми пластическими хирургами лицами, с модными, «летящими» причёсками, производили впечатление образцовой семьи. Но мне они почему-то никогда не нравились, хоть и были общительными, улыбчивыми. Возможно из-за сальных взглядов на меня главы семейства.
Тогда не знала, что у них есть сын. Они никогда не говорили о Степане, что было странным как по мне, но я всё списывала на то, что тот уже взрослый и они не стали бы говорить
Наконец в холле появляется доктор, плотный мужчина средних лет, с короткой стрижкой, в аккуратных круглых очках и седой бородкой, который подлетел к родителям Степана быстрее, чем они. Я тоже подхожу ближе, ловя себя на мысли, что ну хоть какие-то чувства я должна испытывать. Но нет. Мне глубоко всё равно. И я себя за это корю, ведь я вижу, как расстроены его родители. Наверняка не знают о садисткой натуре Степана.
Я инстинктивно трогаю рукой шею, под ладонью холодеет шёлковый платок, которым я легонько обмотала горло. Не время сейчас ошарашивать чету Орловых видом моей синюшной кожи. Они сжимают ладони друг друга, приготовившись слушать врача.
— Тут все? — спрашивает он, скользя по мне вопросительным взглядом.
— Жена, — тихо произношу я.
Доктор удовлетворённо кивает и продолжает:
— Пациент Орлов, — и замирает торжественно, вместе с ним и замираю я, плохая половина меня хотела, чтобы он умер или навсегда впал в кому, — жив и здоров. Отделался сотрясением мозга и парой царапин. Сейчас спит. Ваш сын везунчик…
Он продолжает ещё что-то говорить, но я всё обращаюсь к своим мыслям. И они черны, безнадёжны и угрюмы. Врач зовёт нас пройти в палату.
Увешанный капельницами на приподнятой подушке на больничной высокой койке лежит Степан. Чёрные волосы на голове, уложенные в модную причёску накануне, теперь же кольцами вьются вокруг мокрого от пота высокого лба, на который наложена повязка. Глаза с пушистыми чёрными ресницами безмятежно закрыты, над ними нависают чёрные широкие брови, лоб высокий, прямой нос и хорошо очерченные, чувственные губы. Широкая мощная грудь мощно вздымается, кажется, что медицинский халат ей явно мал. Под тонкой белой простыней легко угадывается фигура атлета.
Ловлю себя на том, что любуюсь им. Он очень красивый мужчина. Настолько, что дух захватывает. Вот только нутро у него гнилое. Я не обольщаюсь. Но если бы он не был так груб и жесток со мной, возможно, процесс зачатия наследника был бы сносным.
Степан начинает двигаться и открывает глаза. Родители радостно бросаются ему на шею.
— Ну чего вы? — поднимает бровь, — живой я.
Говорит безэмоционально, как будто ему трудно терпеть рядом с собой родителей.
Врач обращает на себя внимание покашливанием:
— В результате сотрясения мозга пациент Орлов потерял память, утверждает,
Я начинаю считать и понимаю, что это пограничное время для знакомства с ним.
Взгляд синих глаз в обрамлении чёрных пушистых ресниц переходит на меня. Интересно, помнит ли он меня?
Глава 10
Я в уме считаю по времени и соображаю, что у меня пятьдесят на пятьдесят шансов, что сидящий передо мной мужчина помнит меня.
Свербит где-то под рёбрами. Страх, предвкушение, надежда? Но ведь если он садист, то наклонности вряд ли куда-либо денутся. Он будет относиться ко мне как и прежде, как только выяснится, что я его жена. Но всё же у меня есть ничтожный шанс начать с нуля, чтобы не жить в ужасе всё то время, пока не забеременею. За этот шанс сейчас и цепляется моя надежда.
Но смотрит Орлов подозрительно недоуменно. Моё сердце пропускает несколько ударов, прежде чем он начинает говорить.
— А ты кто? — произносит мой муж.
Кажется, я вздохнула с облегчением.
Его родители переглядываются. Отец вскакивает с койки, трёт затылок и шею сзади. Мать глубже подсаживается на кровати и делает мне знак рукой. Я подхожу ближе.
— Это твоя жена, Стёп, — тихо произносит женщина, целуя руку сыну.
Мужчина поднимает бровь и холодно рассматривает меня с головы до ног, потом переводит взгляд на мать.
— Та сделка? — коротко как выстрел.
— Да, — подтвердил отец.
Степан ещё раз посмотрел на меня: недовольно, холодно. Я готова провалиться сквозь землю.
— Оставьте меня, — произносит он бесцветным голосом.
Я уже было выдыхаю, но когда тянусь к выходу вместе с родителями, меня останавливают слова Степана:
— Останься… Настя?
По мимо воли вздрагиваю и оборачиваюсь к нему. Он сводит брови к переносице удивлённый такой реакцией.
— Да? — произношу я, следя за тем, чтобы голос мой не дрожал.
— Я хочу поговорить, — предлагает он.
— Может быть когда… выздоровеешь, — пытаюсь оттянуть момент разговора до тех времён когда приду в себя.
Его взгляд становится колючим, и он, игнорируя моё предложение, широкой ладонью с длинными узловатыми пальцами пару раз хлопает по простыне рядом с собой.
Я застываю.
— Надо привыкать друг к другу, Настя, — его голос приобретает бархатистость.
Меня удивляет его тон даже больше, чем-то, что он помнит, как меня зовут. Так часто моё имя он не произносил до этого, предпочитая вообще ко мне никак не обращаться без особой нужды.
Едва передвигаю ноги до кровати и сажусь на предложенное мне место. Степан рассматривает меня. Как будто в первый раз. Так и есть. Нас объединяла взаимная неприязнь. Кажется я начинаю его понимать.