Подметный манифест
Шрифт:
В ставень постучали. Катиш выглянула и увидела человека с неприятным лицом. Было ему под шестьдесят, коли не более. Впускать его сильно не хотелось, но он показал монету - и честно отдал ее, переступя порог лавки.
– Экая ты красотка, - сказал он Катиш.
– Сумей-ка мне услужить, так и вдвое заплачу. Ты девушка, видать, ловкая, я тоже ловок, глядишь, и сговоримся. Э?
– Не о чем мне с тобой, со старым грибом, сговариваться, - вполне любезно отрезала Катиш.
– А старый гриб-то научит, как докуку избыть, вот и поладим. Будь умна - не пожалеешь.
– Что тебе до моей
– спросила девушка.
– А вот послушай. Я пришел к твоей хозяйке, чтобы ее увезти на полдня, и с полюбовником вместе. Он, может статься, ехать не пожелает. Вот тут ты и подсоби - уговори их обоих. Скажи, что залежался-де кавалер в постели, прокатится, на солнышке погреется - ему легче станет. А коли удастся их из дому вытурить - так, Бог милостив, хозяйка твоя без него вернется. И завтра же в дорогу поднимется. Так что ступай, голубушка, наверх и доложи - Иван Иваныч-де пожаловал, и с известиями.
Катиш посмотрела на него испытующе. Она знала жизнь не с самой праздничной стороны; трудясь в чумном госпитале ради вольности, на многое нагляделась и многого наслушалась; видывала мортусов без их черных балахонов и колпаков; В том, что Иван Иванович не относится к сословию законопослушных московских жителей, она могла бы побожиться…
– Пойдут доложу, - сказала Катиш и поднялась наверх.
Имя Ивана Ивановича вызвало у хозяйки с сожителем сильное беспокойство.
– Нет, откажи, мы не можем, - начала хозяйка. Она была в дезабилье - домашняя одежда такого рода пригодна для приема гостей, но может служить и поводом для отказа.
– Проси, проси!
– закричал кавалер и сел на постели.
– Но, Мишель, векселя!…
– Проси, я сказал! Он принес важные известия!
Катиш решила послушать на сей раз кавалера - это более соответствовало просьбе Ивана Ивановича.
Тот, будучи впущен, поклонился Терезе с достоинством и даже определенной грацией. Катиш, видя, что на нее не обращают внимания, бесшумно отошла в сторонку - авось не выгонят, а знать, что тут затевается, ей очень хотелось.
– Про здоровье, Михайла Иванович, не спрашиваю, - начал гость, - поскольку ты сейчас поедешь со мной живой или мертвый. Я и по глазам уж вижу, что от князюшки вестей не было. Ну так вот - вели, чтобы тебя одели, причесали, надушили. Я коли сказал, что помогу - так буду за тебя горой стоять, Михайла Иваныч… За углом ждет экипаж. Собирайся - в Лефортово поедем!
– Сегодня?
– спросил взволнованный Мишель.
– Сегодня, известно. А кабы не я - так бы ты и прохлаждался в постели. Поедем, тебе еще придется с вашим немецкие генералом встретиться.
– Генерал наш во всем с князем согласен.
– А ты потолкуй с ним, потолкуй… Он как раз из каких-то своих странствий вернуться должен. Ездил по вашим с князюшкой делам, привел двух молодцов - таким детинам бы землю пахать или плоты гонять, а барин их из крестьян в лицедеи произвел. Уж не знаю, выкупил он их, или так с барином сговорился. Оба уж в Лефортове, с товарищами пиесу разучивают, мне доложили. Там уж и холстину повесили, которая на сцене место обозначает - сыскали на чердаке отменный вид с каменной крепостью под флагами, и намалевано, как пушечные ядра летят. Пыль и паутина всюду убраны,
– А как… - начал было Мишель, да осекся.
– Все как задумано, - сказал Иван Иванович.
– Ни в чем промашки не вышло.
– И в обители?
– И в обители. Славно князюшка потрудился, лошадок запряг, а теперь пора тебе, Михайла Иваныч, вожжи в ручки брать.
– А его?…
– Найдется где запереть. Мои люди за ним присматривают. Так что, когда комедии этой конец настанет, на подмостки выйдешь ты, Михайла Иваныч, и растолкуешь почтенной публике про государя Петра Федоровича и про государыню-самозванку, что престол захватила. И тут же… ну да ты меня понял, - Иван Иванович стрельнул глазами в Терезу.
– А ты-то чего хочешь?
– спросил Мишель.
– Я многого хочу. Как этот Петр Федорович в Москву въедет да как ваш генерал, с ним облобызавшись, ему подсказывать, кого казнить, кого миловать, тут ты, Михайла Иваныч, и обо мне доложишь. Главное же ты запомни теперь - пусть мне обер-полицмейстера выдадут. Я его знаю, он да князь Волконский до последнего Кремль удерживать будут, тут-то они и попадутся… Э?…
– А с генералом ты сговоришься, Иван Иванович?
– ядовито спросил Мишель.
– Они-то с князем все ловко придумали, князь женится на девице Пуховой, генерал наш у государя будет в фаворе, свой человек, а я…
– А ты, Михайла Иванович, скажи генералу: ты-де не хуже князя жениться можешь, а, статочно, и лучше - ты моложе.
– Не выйдет, - подумав, сказал Мишель.
– Она за меня не пойдет.
– Да кто ее спрашивать станет? Родной батюшка велит - так и за черта с рогами пойдет. Э?
– Иван Иванович!
– Аюшки?
Катиш вздрогнула - так неприятно засмеялся Иван Иванович, это бесовское «хе-хе-хе» вызвало у нее настоящий озноб, это в середине лета-то, да и у Терезы тоже.
Плохо было не то, что засмеялся гость, плохо было, что и Мишель ответил ему смехом: они прекрасно поняли друг друга.
Тереза, присутствуя при беседе, очень беспокоилась - каков бы ни был Мишель, неприятностей ему она не желала. И когда зазвучал этот смех, объединяющий молодого графа и старого пройдоху, она решила вмешаться.
– Сударь, господин Ховрин еще недостаточно здоров, он болен, он не может выходить, - сказала по-русски Тереза.
– Да сколько ж можно дома-то сидеть?
– спросил Иван Иванович.
– Да и деньце-то ух какое важное! Ты сама, сударыня, с ним поедешь и все своими глазами увидишь. Помяни мое слово - махатель твой от этого лишь поздоровеет! Чего тут ерепениться? Ересливому да капостливому и свято дело не в честь. Так, сударыня, и ехать надо.
Тереза повернулась к Катиш, всем видом показывая: многого в речи Ивана Иваныча не поняла.
– Бояться нечего, сударыня, - по-французски заговорила Катиш.
– В доме воздух плохой… (тут она вставила по-русски слово «спертый»). Больному полезно выезжать, дышать, кататься. Пожилой господин правильно говорит. Господин Мишель не может выздороветь, если будет сидеть дома. Я помогу одеть господина!
– Но во что одеть? Если он едет с визитом, нужно хорошее платье… - сопротивлялась Тереза.