Подметный манифест
Шрифт:
Марфино склочное поведение как раз подтверждало домыслы Архарова. Она не допусила архаровцев к Каину - стало быть, Каин был на острове! И шесть сотен блинов блистательно оправдались!
Архаров засмеялся - вот Каин и узнал, во сколько его голова оценена московским обер-полицмейстером! И, умащиваясь под одеялом поудобнее, он был страшно доволен своей проказой. Другое дело - что скажет, когда узнает, Шварц.
Вот о Шварце думать совершенно не хотелось…
Все это время между ними, Архаровым и Шварцем, было нечто непроизносимое - и оба соблюдали уговор о молчании касательно деятельности Шварца. Немец просто
Проснулся Архаров от довольно громких воплей. За окном была ночь. Опять в его особняке стряслось нечто такое, за что в приличных московских домах дворню принято пороть, не добираясь, кто прав, кто виноват.
– Никодимка!
– крикнул Архаров. Камердинер обычно спал в гардеробной - этим словом называл помещение, где висели кафтаны и хранилась обувь, Архаров, хотя многие называли его, подражая прелестным дамам, имеющим в виду хранение своих уборов, - уборной.
Дармоед не отозвался.
Архаров встал, сам надел шлафрок, сунул ноги в пантуфли, зажег свечу и пошлепал разбираться.
Его спальня и кабинет находились во втором жилье, шум шел снизу. Архаров вышел на лестницу и, насколько позволяли проклятые пантуфли, поспешил вниз. Он не любил такой обувки - разве что на ножках прекрасных дам туфелькам без задника было место, а для размашистой мужской походки они совершенно не подходили, - и боялся попросту свалиться в них с лестницы.
Когда он одолел первый пролет и был уже на середине второго, перед ним оказалась беззвучная тень с черным лицом. Тень эта имела прямое намерение воспарить во второе жилье, может, и в третье, а там - на чердак, и безвестно скрыться. Но напоролась на обер-полицмейстера, который, со свечкой в правой руке, касаясь перил рукой левой, остановился - и лицо его, освещенное скачущим огоньком, не обещало ничего хорошего.
Чернолицый господин, видать, был особо хорошего мнения о своих кулаках - он напал на Архарова, имея правильное намерение выбить у него из руки свечу и сбросить его с лестницы.
Однако многие, имевшие намерение запросто одолеть этого плотного, мало похожего на бойца, кавалера уносили с поля боя расквашенные носы, переломанные челюсти, треснувшие ребра и тому подобные трофеи.
Архаров, поухватистее вцепившись левой рукой в перильца, ударил, как на Москве заповедано, с носка. Пантуфля слетела с ноги, шлепнув нападающего по лицу, сбив с него атакующий пыл, и тут же прямо в горло пришелся тяжкий удар обер-полицмейстерской босой ноги. Рука со свечкой при том отмахнулась назад, свеча вылетела из подсвечника, огонек вспорхнул вверх, низринулся вниз, стало темно.
То, что нога Архарова оказалось босой, спасло жизнь чернолицей фигуре. Она просто скатилась со ступенек и пропала…
– Имай вора!
– заорал Архаров во всю глотку.
Сбросив и вторую пантуфлю, он босиком одолел лестницу, едва не сверзившись и призывая дворню поименно - Михея, Ивана, дармоеда Никодимку… Все они, коли судить по крикам,
Вдруг полоса света легла на пол, и Архаров устремился к ней, как мотылек на огонек, не выпуская из руки уже совершенно не нужного ему подсвечника.
– Имай вора!
– услышал он медвежий рев слева, и кто-то шустро цапнул его за ворот шлафрока.
Архаров обухом левого кулака приласкал этого незримого благодетеля и тогда лишь был освещен двумя свечками, которые торчали из подсвечника, а подсвечник возвышался над сенями в руке выездного лакея Ивана, верзилы замечательного - Архаров был ему едва по плечо. Вокруг Ивана теснилась прочая дворня.
Первым делом обер-полицмейстер обернулся глянуть - кого это он так славно угостил. Возле стенки, ощупывая щеку, стоял повар Потап.
– Ахти мне, барин! Жив, цел!
– взвился торжествующий женский голос. Судя по его силе и радости, это могла быть только прачка Настасья. И, наконец, пред архаровским взором предстал Меркурий Иванович, тоже в шлафроке распояской и с обнаженной шпагой.
– Не ори, дура!
– коротко приказал обер-полицмейстер.
– Что там у вас стряслось?
– Немец пропал!
– отвечал Меркурий Иванович.
– Какой немец?
– Да один у нас немец!
– Говори внятно!
– и Архаров, не в силах еще поверить, что парализованный исчез, пошел к его каморке. Меркурий Иванович поспешил следом, за ним - Настасья, не выпускающая из рук паркетную щетку, за Настасьей - привратник Тихон, за Тихоном - истопник Михей, за Михеем - Иван с двусвечником.
В иное время Архаров бы задумался, как вышло, что Настасья оказалась в сражении вместе с мужиками, в то время, как ее товарки, спящие вместе с ней в девичьей, Иринка и Аксинья, даже не высунулись. И додумался бы до того, что либо Тихон, либо Иван сманил прачку побаловаться в тихом уголке. Но сейчас было не до амуров. Потому что немец из каморки действительно исчез. Да и не один - вместе с одеялом…
– Прелестно, - сказал Архаров.
– По дому бродят какие-то злоумышленники, каким бесом они сюда забрались? Тишка! Твоя дурость?! Ты двери запирать разучился? С утра пойдешь, сукин сын, в полицейскую контору, скажешь Шварцу - велено с тебя шкуру спустить!
– Ваша милость, батюшка, не виноват, Христом-Богом - не виноват!
– завопил привратник, падая на колени, и тут же вся дворня коленками об пол грянулась.
– А второго Никодимку к Шварцу отправлю!
– продолжал, не обращая внимания на Тихонов ужас, Архаров.
– Не погляжу, что он вольный! Мещанин московский, конем его мать! Диво, что меня самого из постели не вынесли!
– Так он же сам ушел!
– воскликнула Настасья.
– Как это - сам ушел?! Что ты врешь?!
– Не вру, батюшка-барин, как Бог свят - сам ушел!
– Так он, по-твоему, притворялся, будто двинуться не может?
– недоверчиво спросил Архаров, а дворня тихонько перевела дух - кажись, грозу пронесло…
Настасья подползла к барину поближе. В иное время она и на архаровской постели вольготно раскидывалась, но сейчас была всего лишь крепостной девкой - и разницу в поведении прекрасно разумела.
– Притворялся, уж неделю, как притворялся, - подтвердила она.
Настасья ходила за обездвиженным, уж ей-то было виднее - так подумал Архаров, но приказывать встать с колен не стал.