Поднять на смех!

Коллектив авторов

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ БРАЖНИКОВ

Хайт-вайт, Хайт-вайт! Встает луна, Легли в горах туманы. Пришла пора налить вина В заздравные стаканы. Хайт-вайт, Хайт-вайт! Даем зарок, Расположась бок о бок, Что мы летящих в потолок Считать не будем пробок. Гремит бутыль, как пистолет, Заслуженно воспетый. И пусть пальбы весь белый свет Не слышит, кроме этой. Пускай, как в прежние разы, Не потерявший силы Огонь прославленной лозы Вольется в наши жилы. Хайт-вайт, Хайт-вайт! А ну, до дна! Как сердца легок вымах! Устами в пламени вина Прильнем к устам любимых. Хайт-вайт, Хайт-вайт! Не

зря стакан Звенит призывным звоном. И как оракулы в карман Не лезем мы за словом. И я пророк, и ты пророк, Мы все сидим бок о бок. Из бочки выбьет пусть пупок, Кто пред вином не робок! О смерти мы и смерть о нас Забыть согласны в этот час. Нальем — и будем квиты! До дна, Али! До дна, Аббас! А ну до дна, джигиты!

УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ БРАЖНИКОВ

Всю ночь гулял я, удалец, Пел песни среди ночи. Теперь в башке моей свинец, Подняться нету мочи. Ох! Все нутро мое в огне, День белый черен цветом. Я глянул в зеркало, и мне Явился черт при этом. Ох! Клялся, что не буду пьян, Но поступил оплошно. Веселье славил мой стакан, Ох, что ж теперь так тошно? «За женщин пьем! До дна! До дна!» — Гремело среди ночи. Пришел — и встретила жена, В слезах чьи были очи. Хоть пил во здравие наш круг, Не ведавший печали, Но вдруг напал на нас недуг — И мы валиться стали. Был пробок взлет, как взлет ракет, Которые, как видно, Доставить могут на тот свет, Но умирать обидно. Ох! Знал обычай тамада, И тосты раздавались. Я пил за дружбу, но куда Дружки мои девались? — Ответь, Омар, Ты жив иль нет? А что, скажи, с Гасаном? Домой доставлен Магомет Живым иль бездыханным?

Автографы

НАДПИСЬ НА КНИГЕ ПОЭТА, КОТОРЫЙ В ДЕТСТВЕ БЫЛ БАРАБАНЩИКОМ

Вспоминаешь о том, как ты был Барабанщиком в детстве и рьяно В белокожую грудь барабана, Бодрый мальчик, без устали бил. Над ущельем клубится туман, Я открыл твою книгу и снова Слышу — праздно гремит барабан, Заглушая и чувство и слово.

НАДПИСЬ НА КНИГЕ, ГДЕ В ФОРМЕ СТИХОВ ПРЕПОДНЕСЕНЫ ПРОПИСНЫЕ ИСТИНЫ

На целый зал навел тоску докладчик, И у собранья на уме одно: «Когда ж ты кончишь, времени растратчик, Чтоб наконец-то началось кино?» Открыл стихи, и вижу — тот же случай. — Почтенный автор, так писать грешно. Кончай доклад. Читателей не мучай. Давно пора крутить уже кино!

НАДПИСЬ НА КНИГЕ ОДНОГО ПОЭТА

В твоих стихах, пришедший в изумленье, Нашел я строки золоту сродни, Да вот беда: до твоего рожденья Поэтами написаны они.

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

Что не бывает в наши лета? И я поныне не забыл, Как враждовали два поэта И как их третий примирил. Былые схватки позабылись, И оба, эка благодать, Они в борьбе объединились И стали… с третьим враждовать.

АВТОРУ СКУЧНОГО РОМАНА В СТИХАХ

Читал роман твой, это, брат, не «Мцыри», Какой охват людского бытия! Мне стало ясно, что в подлунном мире Есть два несчастных: это ты и я. Какое совпаденье роковое! Мы словно угодили под обвал: Несчастен ты, что написал такое, Несчастен я, что это прочитал.

Перевод с аварского Я. Козловского.

ПРОЩАЙ, ВИНО!

Прощай, вино! Мы ровно тридцать лет Дружили крепко — не разлить водою! Дай силы мне теперь, когда я сед, С твоей расстаться влагой молодою! Твой вдохновенный разливал я хмель, Друзей от жажды огненной спасая. Прощай, вино! Я вынужден теперь С тобой расстаться, губы в кровь кусая! Мне не в чем упрекнуть тебя, мой друг, — Боюсь твоих упреков справедливых… Я твой огонь не выпускал из рук В толпе несчастных дней и дней счастливых. Ну нет, не повернется мой язык Тебя порочить, как другие могут! Прощай! С тобою вместе я привык Друзей встречать и провожать в дорогу. Я знаю цену твоему огню! Боржом с нарзаном не согреют взора… Но ты не знаешь,

сколько раз на дню Из-за тебя пылала в доме ссора! Прощай вино! Сменять тебя на чай! Пить не вино, а сладкий чай из кружки — Как молодой жене сказать «прощай!» И без любви уйти в мужья к старушке! Я обожал тебя, я проникал В твои оттенки, ароматы, речи, Я знал, в какой руке, какой бокал, Какую песню запоет при встрече! Умел я твой серебряный платок На лебедином горлышке стеклянном Раскутывать любовно, как знаток, И быть в кругу друзей от счастья пьяным! Но кончен бал! Прощай, не помни зла! Прощай, вино, тебя любил я пылко. Как жаль, что я внутри не из стекла — Ведь от спиртного не болит бутылка! Прощай, вино! На днях я услыхал, Что, вознесенный в небеса тобою, Грубил я добрым людям, как нахал, И — что ужасней — глуп бывал порою! Как пели мы прекрасно в час ночной! Но день кошмарной пыткой становился: И за грехи, свершенные вчера, Не смочь сполна сегодня расплатиться! Вот почему тебя, любимец мой, Мы — плоть моя и совесть — очень просим: Поскольку возраст наш пропах зимой, — Прощай, вино! Давай друг друга бросим! Ох, без тебя тоскливо жизнь начать, Ох, без тебя так скучно петь метелям! Но лучше с чистой совестью скучать, Чем щеголять бессовестным весельем! Опять снега дремучие встают Сугробами в окне передо мною, Поэты молодые пристают: — Пойдем-ка с нами пить вино хмельное! Сам удивляясь избранной судьбе, «Нет!» говорю им с грустным выраженьем: — Прошу вас, относитесь с уваженьем К вину, мои родные, и к себе!..

БУНТ

Ты с утра не сказала ни слова! Говори — что я сделал такого? Обокрал я кого-то, убил Или, хуже того, оскорбил? О, за что я так строго наказан?! Хватит, женщина, мучить беднягу, Человека, который ни разу Даже камня не бросил в дворнягу! Извини, но сегодня мне кажется, Что совсем не такой Грешный я и плохой, Как сегодня тебе это кажется. У меня недостатков навалом! Но тебе я всю правду открою: Их ведь меньше, чем ты называла, Вдвое меньше, а может, и втрое! А теперь посмотри беспристрастно: Ты не так, дорогая, прекрасна, Как — сегодня и вечно! — мне кажется. И совсем не такой Грешный я и плохой, Как сегодня тебе это кажется. Так и знай — не со мною совсем, А с другими, другими как раз Ты воюешь сейчас! А меж тем Невидимки есть в каждом из нас! И они — не такие вредители, И у них были тоже родители, Мамы были у них дорогие — Да, не хуже твоей и моей! Стань, о женщина, сердцем добрей! В каждом вечно таятся другие, И для них мы ведь тоже — другие. И они — не такие ужасные, Не такие, как нам это кажется, И ведь мы — не такие прекрасные, Не такие, как нам это кажется. Говори — что я сделал такого? Если я совершил преступленье, Пусть меня покарают сурово, Пусть назначат за грех искупленье! Где же судьи и где прокуроры? Я согласен их сам привести, — Лучше смертные их приговоры, Чем твои молчаливые ссоры, Эти взоры и эти укоры, — Лучше мне головы не снести! Я не скрытен, не злобен, И я не способен Мысли, страсти держать взаперти! Нет, тебе я всю правду открою: Ты — как я! Ты прекрасна порою И, конечно, порою ужасна!.. А теперь посмотри беспристрастно: Ты не так, дорогая, прекрасна, Как — сегодня и вечно — мне кажется. И совсем не такой Грешный я и плохой, Как сегодня тебе это кажется!

Перевод Юнны Мориц.

АГИШ ГИРФАНОВ

ИНСПЕКТОР — МНЕ ДРУГ

Встретил я как-то в субботу своего друга Фазыла из «Рыбнадзора». Обветренный, загорелый, он обозрел меня с макушки до пят, иронически покачал головой и заговорил:

— Такой толстый и такой бледный? Как это можно допускать в твои-то годы! Впрочем, есть верное средство стать молодцом…

— Лыжи? Я и так каждое воскресенье…

— Рыбалка — вот что может спасти тебя от ожирения, — перебил он меня. — Надо на весь день уйти в объятия матушки-природы. Идешь, например, на озеро, долбишь лунку. И тут рыба сама вешается тебе на блесну. Замор у нее сейчас.

Весьма соблазнительным показался мне совет друга, я и клюнул на эту «наживку». Не профан же советует, а знаток — инспектор «Рыбнадзора»! Он же разъяснил мне, что при заморе, то есть когда рыбе кислорода не хватает, она, теряя голову, устремляется в любую лунку. Указал даже место, где должен быть великолепнейший клев. Но и строго предупредил:

— Только никому ни слова!..

Я подумал: «Коли сам инспектор шепчет по секрету — значит, быть настоящей ухе». И стремглав бросился домой, чтобы с вечера приготовить все для завтрашней рыбалки.

Откуда ни возьмись — навстречу мне Галяу, мой друг по службе. Спрашивает:

— Куда бежишь?

— Секрет.

Может, не скажи я «секрет», прошел бы друг мимо. А так — пристал. Скажи ему, да и все. Надоели мне эти расспросы, я все и выложил. И, конечно, строго предупредил:

— Чтоб никому ни гугу! Молчок!