Поднять на смех!
Шрифт:
— В этом среднем мире нет никого долговечнее ворон и воронов. Кому, как не им, знать о кладах, спрятанных на пепелищах древних жилищ, — ведь человек, зарывая в землю серебро и золото, таится от людей, а ворон не боится.
Глаза Хасаастаах так и загорелись.
— О-о, — простонала она восторженно, — хоть бы ненадолго стать вороной…
— Ну, это очень легко. Скажи несколько раз заклинание: «Даах-даах дарарах, пришла с поклоном я, турулус-ирилис, не медведь и не лис, не человек, а ворона я». Потом помаши руками, они станут крыльями, и лети себе на здоровье.
— Лети —
— Зачем навек, однако? Надоест быть вороной — скажи: «Прекратись волшебство, я — ворона не навек, повернусь, обернусь — снова я человек». Запомнила?
После этого разговора Хабэння лишилась сна. Работа валилась у нее из рук, ночью ей виделись горы золота и серебра. Они переливались радужными огнями, они звенели: «Хабэння, Хабэння, откопай поскорее меня!» — и все больше и больше хотелось ей обернуться вороной и отправиться искать клады. Хотя она и не очень доверяла Кечену — может, он решил подшутить над ней, этот весельчак-балагур, — но, впрочем, почему бы не попробовать. Удастся ей обернуться птицей — хорошо, не удастся — все останется по-прежнему.
И вот через несколько дней Хасаастаах перебралась из города в село, где прежде находилась усадьба известного богача Айгылла бая. Ходили слухи, что он припрятал в земле несметные сокровища. Добравшись до места, она, как и посоветовал Кечен, стала громко повторять заклинания, махать руками. Через минуту над деревьями взлетела черная ворона, махая растрепанными крыльями и громко каркая.
А еще через минуту, взъерошив перья, вокруг нее собрались местные вороны.
— Новенькая! Новенькая ворона прилетела! — кричали они.
Не зря баснописцы говорят, что вороны хвастливы. Едва завидев сородичей, Хасаастаах быстро-быстро заморгала, откинула назад голову:
— Даах-дара-раах, я ведь не местная, я городская ворона! — прокаркала она. — Сюда я прилетела собирать материалы для научно-исследовательской работы.
— Ой, а что это такое? — удивленно закаркали вороны.
— Это — диссертация! — важно ответила новенькая.
И хотя вороны так ничего и не поняли, но промолчали: стыдно было признаться перед горожанкой в своем невежестве.
— К-хаарх, к-хаарх, — проговорила совсем одряхлевшим старейшая из ворон, — значит она образованная…
— Даах-дара-раах, имею образование выше высшего. Я прилетела, чтобы проконсультироваться с вашим старейшиной, который прожил здесь дольше всех.
— Вот старик К-хаар — наш старейшина. Он знает эти места более трехсот лет. Он помнит, как строилась усадьба, как жили здесь люди, как умерли, как ушли отсюда их потомки, как разрушились строения и стали прахом.
Хасаастаах охватило нетерпение: сейчас, сейчас она узнает все тайны, сейчас, сейчас она разыщет все клады. И она перелетела на ветку к старому ворону.
— Старина, приглашаю вас в соавторы, мы вдвоем проведем научное обследование местности.
— Деточка, я темный старик, я не все твои слова понимаю. Да и ум стал усыхать у меня, и память укорачиваться. Так что ты выражайся попроще и объясни все толком, — с трудом прокаркал старый ворон.
— Хорошо. Скажи-ка, старина, знал ли
— Знал, деточка, знал. В те времена на опушке вон того леса стояло высокое дерево. Оно давно подгнило и упало. А я, бывало, сиживал на нем и наблюдал за каждым движением Айгыллы бая. Он был из тех, что бережливы, не тратятся по-пустому, что не оставляют там, где пройдут, и капли росы.
Обрадовавшись, что все идет удачно, Хасаастаах даже закаркала восторженно:
— Хаах, даах! Дальше, дальше!..
— Айгылла имел привычку прятать от людей все, что он находил.
— А знаешь ли ты, что такое золото, старина?
— Гм, что за вопрос? Сам Айгылла оставил меня стражем своего золота и серебра.
— Как? — загорелись глаза у Хасаастаах.
— Перед тем как его сразила смертельная болезнь, Айгылла сложил все свое золото и серебро в два котла и зарыл их под тем самым деревом, на котором я любил сидеть и думать о жизни. И сказал Айгылла: «Выручавший меня белый мой пот, обогащавший меня мой черный пот, собранные мною в течение всего моего века, ложитесь в землю, ведь и мне в нее ложиться суждено. И пусть это мое золото и серебро будет навек скрыто от человека, пусть его не найдет ни один двуногий. А ты, черный ворон, в течение всей своей жизни охраняй все это от рода человеческого. На тебя можно надеяться — ты не украдешь: к чему тебе сокровища?» Конечно, я понял, что просьба хранить тайну была высказана из чувства презрения, в насмешку надо мной, ибо жизнь ворона намного длиннее человеческой. Он знал об этом и завидовал мне.
— Кар-кар, — заволновалась Хасаастаах, — у нас, городских ворон, есть план, как использовать клады для улучшения жизни всех ворон северной тайги: через людей покупать мясо и подкармливать птиц в студеные зимы. Интересно, где же он зарыл свой клад?
— К-хаарх, к-хаарх! Думаю, что ничего из вашего плана не получится. И золото, и серебро для вороньего племени — бесполезны, — устало и разочарованно прохрипел старый ворон. — Место, где он зарыл свой клад, вон там. Ну, полетим, покажу, так и быть.
От радости, как пишут баснописцы, у Хасаастаах «в зобу дыханье сперло».
У опушки леса, где некогда стояло упавшее, теперь подгнившее дерево, старик К-хаар сказал:
— Здесь лежит.
Хасаастаах, удовлетворенно каркнув, принялась яростно долбить клювом землю, чтобы добраться до клада. Ей казалось уже, что из земли восходит какой-то необыкновенный чудный запах — так пахнет удача.
Старик К-хаар посидел, подивился и рассмеялся:
— А здорово ты взялась! Как будто нашла прокисшую падаль.
Тут Хасаастаах опомнилась. Может ли вороний клюв продолбить крепко утрамбованную, слежавшуюся землю? «Что же делать? — лихорадочно думала она. — Превратиться в человека, что ли? Э, нет: во-первых, нужно убедиться, что ворон не обманывает, увидеть клад своими глазами, во-вторых, и на других заброшенных усадьбах могут быть спрятаны несметные богатства. Зачем же выдавать птицам свою тайну? Ведь вороны разнесут весть об оборотне во все концы. И тогда прощай подземные сокровища! Нет, торопиться не следует, превратиться в человека никогда не поздно».