Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне
Шрифт:
Они не побоялись. Расходились, разъезжались довольные собой, гордые, уверенные в себе.
— Мы — настоящие американцы. Мы не кучка заговорщиков. Мы действуем по закону, а теперь вот мы сами создали новый, революционный закон. Мы приняли конституцию. Начинается новая Америка…
…В том самом ноябре, когда Джон Браун ждал казни в чарлстонской тюрьме, Николай Чернышевский опубликовал в журнале «Современник» переведенную им Временную конституцию, о которой он писал: «Неукротимая энергия и глубокое, строгое нравственное чувство придают этому уставу чрезвычайную оригинальность. Он интересен для
«До сих пор, — продолжал Чернышевский, — наступательным образом действовала партия защитников невольничества; аболиционисты, действуя словом, фактически держались в оборонительном положении… Первая попытка была неудачна, как почти всегда бывают первые попытки; ближайшим следствием ее будет усиление партии защитников рабства всеми робкими людьми, боящимися крутых мер. Но без всякого сомнения, борьба станет постепенно принимать новый характер, и аболиционисты через несколько времени отомстят за первых своих мучеников, Брауна, предводителя горстки людей, геройски сражавшихся в Харперс-Ферри, и его неустрашимых товарищей…»
Николай Чернышевский говорил об Америке и о России. О защитниках и сторонниках невольничества в России, стоявшей перед своим шестьдесят первым годом. О Джоне Брауне и о себе.
Глава девятая
«И наступил час испытания душ…»
Брауна предупредили, что его хочет видеть скульптор из Бостона.
— Кто-о?
— Его приведет ваш защитник Хилтон завтра в десять.
Когда больного чахоткой Паркера увозили в Италию лечиться — впрочем, нет, умирать, — один человек позавидовал Паркеру. Никому об этом не говорил, но все-таки завидовал. Молодой, уже известный скульптор Эдвин Брекет — ведь Паркер увидит творения Микеланджело.
Едва лишь Брекет узнал о Харперс-Ферри, перед ним явственно возник тот пластический образ Джона Брауна, который ему, Эдвину, предстояло создать. Он увидел его отчетливо, словно скульптура уже стояла законченная на каком-то пьедестале.
Брекет видел Брауна один раз на улице, капитан разговаривал с Паркером. В каждом его жесте, в повороте головы были сила и свобода. Брекет и раньше знал, кто такой Браун, слышал о Канзасе, но слова до него доходили гораздо хуже, чем жесты: ему надо было увидеть. В ноябре Эдвин, раньше не читавший газет, хватал их, жадно ловил каждую новость из Чарлстона. Он будет лепить Джона Брауна! Он не может не сделать этого. Только бы раздобыть денег на поездку в Виргинию.
— Это ты сумасшедший, а не Браун, — сказала ему мать. — Кто тебе даст на это деньги, тебя просто выгонят. Да еще застыдят. Человека казнь ждет, а ты…
Доктор Сэмюэль Хау встретил Эдвина очень холодно и отказался говорить о Брауне. Эдвин слышал, что Хау боялся преследований из-за связей с Брауном, и не зря. Но упустил это из виду.
Страх искажает не только лицо, фигуру тоже. Озолоти Брекета сейчас, он не стал бы лепить Хау.
Уже понимая, что надо уходить, Брекет все же невнятно пробормотал:
— Но это необходимо потомству…
Слово «потомство» для него — незаполненное. Один раз он обнял девушку, а она предпочла другого. Дик, конечно, красивее
Потомство — дети, внуки — это у других так бывает. А у него в мастерской стоят торсы, только начатые работы — его потомство.
Сейчас он хотел работать, как никогда раньше. Руки беспокойно двигались. Скорее бы кончить эти пустые разговоры, снять мерки — и за резец.
Кто это рассказывал в доме у Паркера, что Браун перевез в Северную Эльбу камень, под которым покоились его предки? И о том, что дом расположен в котловине, гряда гор и рядом утес мрачный со странным названием «Белое лицо». Лучше бы, конечно, высекать Брауна прямо в такой скале. Но это уж совсем невозможно. Хоть бы в мастерской удалось.
От Хау Эдвин отправился к Уэнделлу Филипсу. Тот встретил просьбу враждебно.
— Молодой человек, Джон Браун в застенке, в цепях. Его друзья, его единомышленники только и думают о том, как вызволить его, как смягчить его участь, как продолжить великое его дело. Этому посвящены каждая мысль, каждый поступок, каждый доллар. А вы о пустяках. Да будь я миллионером, и то не дал бы вам денег. Вы молоды, здоровы, пришли бы со словами «хочу выручить Брауна», и я со шляпой пошел бы по Бостону. А вы…
Эдвин выскочил из дома, не попрощавшись. Мать говорила — застыдят.
Может, они и правы. Никому не объяснишь, кто сам не испытывал этого — бежать с утра в мастерскую и лепить, лепить, забыв все остальное. Только поймать поворот, только запечатлеть, только освободиться от наваждения.
Еще одна попытка — Стирнсы. Говорят, они не испугались.
Стирнс разговаривал с Брекетом сухо, но просьбу не отклонил.
— Такими делами занимается моя жена, приходите к ней завтра с утра.
Надежды, собственно, уже не оставалось, но Эдвин пошел к Мэри Стирнс.
— Я дам вам денег на поездку. Только имейте в виду — Браун откажется. Махнет рукой да и вас еще попрекнет: зачем занимаетесь пустяками? («Как Филипс!») Вы, если посмеете, возразите ему: «Но потомство должно знать, каким был прославленный капитан Браун». Он же скажет: «А что мне до потомства? У нас свои заботы. Отдайте деньги бедным неграм». И вот тут вам последний довод: «Эти деньги мне дала госпожа Стирнс. Она очень огорчится, если вы откажетесь».
Эдвин отправился в Чарлстон. Ему казалось, что все уладилось счастливо, теперь он близок к началу работы. Скорее бы.
Чарлстон был на осадном положении, и Брекета самого чуть не задержали, начали допрашивать — откуда он, зачем здесь. Выручил адвокат Хилтон, они были знакомы раньше. Хилтон добился разрешения посетить тюрьму, но повторил слова Мэри Стирнс: «По-моему, он откажется. Еще отругает вас и сошлется на заповедь «не сотвори себе кумира». Ну, посмотрим, до утра».
Эдвин плохо спал. Проснулся в гостинице, все чужое вокруг, нет, никуда я не пойду. Не хочу, не могу. И зачем я тревожил столько людей? Руки, ноги как ватные. Вернуться в Бостон и лежать. Так уже не раз бывало. Не двигаться. Настоящий художник все это время хоть наброски делал бы. А я просто бездарь. Эмма права, что ушла к Дику. Что я могу дать женщине? Пока отец был жив, надо бы мне выучиться на кузнеца или на механика…