Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне
Шрифт:
Браун разослал единомышленникам письмо:
«Чатем, Канада, 5-го мая 1858 года.
Дорогой мой друг.
Я созываю здесь мирный съезд, съезд истинных друзей свободы. Ваше присутствие весьма серьезно необходимо.
Ваш друг
Джон Браун».
Мало кто откликнулся на призыв. Не приехал ни один из членов тайной шестерки; может, оно и к лучшему, пусть останутся пока неизвестными. Не приехали наиболее видные негритянские лидеры — ни Фредерик Дуглас, ни Гарнет, ни Логен. Откладывать не будем. Кто есть, тот есть.
Собралось
Съезд открылся в баптистской церкви в субботу, в десять часов утра.
За председательским столом — священник Вильям Монро. Секретарь — Джон Каги. Он присоединился к отряду ополченцев свободы еще в Канзасе.
Браун произнес вступительную речь, рассказал, как он во время поездки в Европу в сорок девятом году осматривал места знаменитых битв, особенно внимательно — фортификации. Говорил и о Канзасе:
— С тех пор я посвятил себя целиком — интеллектуально, нравственно, физически, я отдаю все, что уменя есть, главной цели — крушению рабства.
Браун читает:
— «Временная конституция и Ордонансы для народа Соединенных Штатов.
Так как рабство на всем протяжении своей истории в Соединенных Штатах есть самая варварская, неспровоцированная и несправедливая война одной части граждан страны против другой, и так как выбор в этой войне — либо вечное заключение, крепостничество, либо полное уничтожение, и все это в глубоком пренебрежении, в нарушение тех вечных и самоочевидных истин, которые провозглашены в нашей Декларации независимости, мы, граждане Соединенных Штатов и угнетенный народ, мы, последним решением Верховного суда объявленные бесправными, — оказывается, у нас нет таких прав, которые белый человек обязан был бы уважать, — мы вместе с другими униженными и оскорбленными принимаем для себя следующую преамбулу Временной Конституции и Ордонансы, чтобы лучше охранять нас, нашу собственность, нашу жизнь и свободу, чтобы руководить нашими действиями».
Эта преамбула — отчасти отклик на споры в Питерборо, в Бостоне, в Рочестере — везде. Его ведь упрекали в том, будто он несет насилие, войну. Он же доказывал, а теперь сформулировал: не он начинает военные действия, не его армия. Эта война идет давно, кровь льется давно, с тех пор как привезли первый транспорт с невольниками. Он только предлагает решительный удар, пусть не без крови, но зато война действительно прекратится, а негры получат свободу.
Присутствующие негры почти все бежали из рабства, они изгнанники. Торжественные слова преамбулы убеждали их: они — законные граждане Соединенных Штатов.
Во главе будущей Республики — однопалатный конгресс, без сената, только палата представителей. Президент. Вице-президент. Верховный суд. Право избирать и быть избранными предоставлено всем взрослым гражданам.
Конституция основана на принципе равенства.
Браун читает один за другим параграфы.
Общественная собственность. Обязанность трудиться на благо всех. Наказание за проступки — общественные работы. Никто не получает заработной платы. Бесплатное обучение…
Статья сорок шестая гласила: «Предшествующие статьи конституции никоим образом не должны способствовать свержению правительств отдельных штатов или правительства Соединенных Штатов; не должны помогать разрушению
Против этой статьи возражал Рейнольдс, кузнец из Огайо; он был проводником тайной дороги, ему не раз приходилось, охраняя свои «поезда» и свою жизнь, отстреливаться от рабовладельцев и от их полиции. Он спросил:
— Если мы заранее против революционного насилия, зачем тогда мы все это затеяли? Нынешние правители тоже говорят, что хотят улучшить жизнь рабов, только постепенно. Кто же не хочет? Мы твердо решили уничтожить рабство, Джон Браун утверждает, что рабство — это война. Кто же нам разрешит мирным путем покончить с рабством? И в Канзасе было насилие, и оно было необходимо. Даже непротивленец Гаррисон сжег американскую конституцию, назвал ее «договором с дьяволом». Неужели мы окажемся большими соглашателями, чем гаррисоновцы?
Негр Мартин Делани, врач, отстаивал формулировку Брауна. Его поддержал Каги.
— Это наша Америка, наша конституция, наш флаг. Их захватили дурные люди, мы должны отбить обратно, это наше, я считаю, что Гаррисон неправ.
— Мы, революционеры, и есть истинные патриоты.
Большинством голосов оставили эту статью.
«Необходимо уважать институт брака, семьи должны, насколько возможно, сохраняться, и необходимо принимать все меры, чтобы восстанавливать разрушенные семьи, и для этой цели необходимы особые, просвещенные учреждения…»
Перед глазами Брауна было надругательство над браком, были рынки рабов, насильственно разбитые, насильственно созданные семьи, постоянное принуждение к сожительству с рабовладельцем. А «просвещенные учреждения» — это нечто вроде бюро по розыску родных, разлученных войной: кто-то погиб, кто-то нашел другую жену или другого мужа, но ведь кто-то ждет чуда — воссоединения с любимым человеком.
Семья как ячейка республики будущего — это имел в виду Джон Браун.
Автор конституции не призывал к мести, настаивал на терпимом отношении к пленным рабовладельцам и сторонникам рабовладения. Воины свободы должны быть благородными.
Впрочем, подставлять другую щеку не рекомендовалось. Когда необходимо — можно и нужно драться. И, значит, убивать. Самооборона — понятие широкое. Дело не только в том, чтобы охранять свою жизнь. Надо охранять, надо защитить и новую Америку, вот только сейчас рождающуюся. Свободолюбивую.
— А что, если против нас пойдут войска? Удержимся ли мы? Все-таки у них, за ними — такая сила.
— Горстка испанцев удержала Наполеона. Мюриды Шамиля успешно сопротивлялись русской армии. Наконец, ближе к нам — Туссен-Лювертюр, негры на Гаити. Неужели мы хуже?
В Чатеме собрались люди молодые, пылкие, честолюбивые и одержимые мечтой о свободе. Нет, они ничуть не хуже своих предшественников и современников. А быть может, — кто знает — окажутся и лучше.
Они слушали проект конституции совсем иначе, чем Смит и Сэнборн в Питерборо в феврале. Каждая статья касалась непосредственно большинства из присутствующих, каждая задевала кровно.
И насколько Брауну было легче с ними, с этими слушателями!
Стены маленькой церкви раздвигались, они ощущали себя не просто американцами, неграми или белыми, они ощущали себя гражданами мира.